Подошел хозяин пансионата и пригласил нас на обед. Мы с благодарностью приняли его приглашение, ибо время было самое обеденное, а мы сегодня даже и не завтракали.
Столовой в пансионате служила просторная комната на первом этаже. Хотя в ней стояли пять квадратных столиков, оставалось еще много свободного места. Белые скатерти, удобные стулья, хороший телевизор, у окна — пианино. Прислуживала нам молодая симпатичная девушка. Платье на ней было настолько коротким, что в первую очередь, хочешь ты этого или нет, в глаза бросались ее длинные ноги, а потом — все остальное.
— Розочка, — обратился к ней Боровский, — попрошу вас — четыре обеда и вино. Знаете, господа, я располагаю…
— Вино? — скривился Бакс. — При моей повышенной кислотности?
— Тогда, может, водочки позволите? — Хозяин весь просто исходил гостеприимством. — Я располагаю несколькими сортами. Рекомендую рябиновку.
Обращала на себя внимание манера Боровского выражаться. Он не говорил «у меня есть», а «я располагаю».
— Нелегко, наверное, вести вам такое большое хозяйство, — начал я светский разговор, как только Розочка вышла.
— Очень нелегко, вы это верно подметили, — подхватил тему владелец пансионата. — А ведь на мне еще и фотоателье. Впрочем, с трудностями я привык справляться, и что они значат в сравнении с… неприятностями, которые пришлось пережить в прошлом году. А теперь еще вот и это. Ах, судьба, как видно, ополчилась на меня, уважаемые господа! Какой-то злой рок преследует мой дом.
Я не упустил представившейся возможности:
— Не хотелось бы за обедом вести деловые разговоры, но раз уж вы сами заговорили об этом, не откажите в любезности сообщить нам некоторые подробности о вчерашнем происшествии. Сколько было времени, когда вас разбудил крик бедной женщины?
— Вероятно, около двух часов ночи. Услышав крики о помощи пани Марии, а вернее, то есть правильнее будет сказать, ее сдавленный крик, я сорвался с постели, пробежал через кабинет и выскочил в коридор. Разумеется, я сразу понял, что кричала пани Решель, так как на первом этаже кроме нее никто не живет. Я толкнул дверь в ее комнату и зажег свет. Откровенно признаюсь — я испытывал страх.
— Попав в комнату, вы заметили в ней что-нибудь необычное?
— Да нет, ничего необычного я не заметил, да, признаться, и не разглядывал комнату, а смотрел на пани Марию. Ах да, у ее постели на полу я нашел вот это, — и он вытащил из кармана кусок шелковой материи.
— Вы знаете, чей это шарф?
— Понятия не имею. Такие шарфы многие носят. Из моих жильцов, например, господин Ингмар Свенсон, наш знаменитый художник пан Ковалик, иногда и пан редактор. Но именно этого я ни у кого из них не видел.
— Пани Решель заметила его?
— Нет, я постарался поднять его незаметно. Сами понимаете, ведь в прошлом году…
— Понимаем, понимаем, — прервал его молчавший до сих пор Бакс. — Точно таким же шарфом была задушена Рожновская. Но скажите, почему вы не сразу вошли в комнату пани Решель?
Боровский побледнел, ложка в его руке задрожала. Справившись с волнением, он сделал попытку рассмеяться:
— То есть как это? Откуда вы взяли? А впрочем, вы правы. Извините, ваше замечание было столь неожиданным, что я растерялся. Да, я и в самом деле не сразу вошел в комнату пани Решель, а добежав до ее двери, остановился перед ней. Да, да, я боялся. Как я уже имел честь сказать вам, я просто-напросто испытывал страх.
— А дверь в ее комнату действительно не была заперта?
— Вот именно! И это было очень странно.
— Отсюда следует, что в комнату вы не вошли не из-за страха, а из предусмотрительности. Вас удивило, что дверь не была заперта. У вас мелькнула мысль, что пани Решель… убита?
Боровский бросил на Арта внимательный, изучающий взгляд.
— Да, именно так я и подумал. Но эта мысль не исключает и того, что я испытывал страх. А вдруг убийца притаился за дверью? Разве не могло бы так случиться? И что удивительного в том, что я боялся?
— Да ничего удивительного! Я на вашем месте ни за что бы не вошел, а улепетывал, куда глаза глядят.
Боровский с недоверием смотрел на Бакса, не понимая, шутит он или говорит серьезно. Я воспользовался тем, что наша беседа немного свернула в сторону, чтобы выяснить интересующие меня вопросы.
— Все ли отдыхающие из тех, что проживали у вас в июле, уже уехали?
— Да, за исключением супругов Коваликов, которые решили остаться и на август. Прочие июльские квартиранты разъехались. Последние отбыли вчера вечером.
— А на август уже все комнаты сданы?
— Разумеется, недостатка в жильцах мой пансионат никогда не испытывает. Все они, впрочем, жили у меня и в прошлом году. Знаете, лучше иметь дело с постоянными клиентами. Вас интересует, кто именно? Извольте. Супруги Свенсоны с сыном, еще один господин Свенсон. Они братья, шведы. Из Норвегии приехал господин Нильсон, их друг. Очень культурные люди…
— А кто еще?
— Еще пан редактор Милевский, тоже очень культурный человек. Вы знаете его, это наш знаменитый спортивный комментатор. Обаятельнейший собеседник, просто душа общества. Приехала также панна Чедо, чудесная девушка, студентка. Пан Милевский и она, — тут хозяин доверительно понизил голос, — я уж вам скажу, но это, разумеется, между нами, — пан Милевский и она влюблены, точнее сказать, увлечены друг другом. Ах, какой профиль!
— Милевский?
— Нет, панна Божена. Прошлым летом я сделал несколько ее фотографий, прекрасные портреты получились. Не знаю, интересуют ли вас фотографии…
— Меня очень интересуют, — поспешно отозвался Бакс. — Я страстный коллекционер хороших фоторабот. Если бы вы могли хоть парочку…
— Ах, я с радостью подарю вам весь набор! И покажу другие мои работы, уверяю вас, есть среди них весьма удачные. Вы, как специалист, не сможете их не оценить. — Чувствовалось, что хозяин «Альбатроса» очень увлечен фотографией. — Но разрешите продолжить. Итак, один номер у меня занимают супруги Ковалики. Он известный художник, она — милая, приятная женщина. Очень культурная. Ну и, наконец, доктор Полтыка, весьма солидный молодой человек. Приехали все, никто не подвел.
— Как это «не подвел?» — удивился я.
— Обычно я со своими клиентами договариваюсь заранее, мы письменно уточняем сроки, поэтому если кто-то отказывается в последний момент, то создает тем самым для меня определенные трудности. Мы, владельцы частных пансионатов, предпочитаем иметь дело с постоянными клиентами. Знаете, как-то привыкаешь к людям, да и они привыкают к порядкам в пансионате. Для меня это особенно важно, ведь я человек одинокий, хозяйки в доме нет…
Жаль, что все комнаты уже сданы, ведь Баксу хотелось поселиться именно в «Альбатросе», как он сам сказал, когда мы ехали в Свиноустье. А может быть, все-таки попытаться?
— Как жалко, что у вас не осталось ни одной свободной комнаты, — начал я. — Мой друг, научный работник из Варшавского университета, приехал сюда недели на три — отдохнуть и попрактиковаться в шведском языке. Как жаль…
Я очень надеялся, что у Боровского найдется какой-нибудь уголок, и, как тут же выяснилось, не ошибся.
— А я думал, что вы психолог! — воскликнул хозяин пансионата. — Есть, есть у меня комнатка. Небольшая, правда, но удобная и даже уютная. Очень, очень неплохая комнатка, хотя и выходит она во двор, и располагается на третьем этаже, и темновата немного, но очень, очень неплохая. Вообще-то я ее никогда не сдаю, знаете, мои почтенные жильцы… Нет, я хочу сказать — одной комнатой я располагаю, так что если она подойдет почтенному пану…
— Подойдет, вполне подойдет, — не дал ему закончить Арт. — Была бы лишь постель и стол для работы — больше мне ничего не надо. Я ведь в отпуске.
— Ах, а я давно забыл, что такое отпуск, — вздохнул хозяин. — У моря живу, а моря практически не вижу.
Постель там есть, в комнатке стоит очень удобная тахта, сейчас распоряжусь поставить еще письменный стол. Только… плата вперед.
Хотя комнатка была и маленькая, и темноватая, хозяин содрал за нее ровно четыре тысячи. И располагай (любимое словечко Боровского) Арт лишь этими четырьмя тысячами, с завтрашнего дня ему пришлось бы не только отказывать себе во всем, но и просто положить зубы на полку. И все равно я радовался тому, что Арту удалось поселиться в «Альбатросе». Первый шаг к раскрытию тайны «Альбатроса» был сделан.