Я возвращался в Щецин, оставив друга один на один… знать бы, с кем! Не исключено, что с преступником. Или с преступниками. Бедный Аристотель! Порой он меня довольно-таки сильно раздражал. Особенно не нравились мне его шуточки в тех случаях, когда обыкновенному смертному бывает не до шуток, его постоянные насмешки над милицией. Но все это мелочи. Имел ли я право подвергать его риску? Ведь я отдавал себе отчет в том, что он оставался среди людей, каким-то образом причастных к двум преступлениям. Ведь я прекрасно знал по опыту наших прошлых совместных дел, что Арт, увлекаясь психологической стороной расследования, совершенно забывал о собственной безопасности. В Юзефове он «при исполнении» был ранен в плечо, в Варшаве дважды получал ломом по голове, так что потом ему пришлось порядочно полежать в больнице. Я уже не говорю о других, более мелких переделках, в которые он попадал из-за желания помочь нам. А ведь в «Альбатросе», судя по всему, орудовал опасный преступник. Или преступники. И убийство Рожновской в прошлом году, и попытка задушить Марию Решель вчера свидетельствовали о том, что мы имеем дело с преднамеренным, хладнокровно обдуманным и исполненным преступлением с применением одинаковых средств — снотворного и шелкового шарфа.
Естественно, я позаботился о том, чтобы работники милиции в Свиноустье обеспечили Арту негласную охрану, но все равно, находясь в доме, он оставался один на один… с кем?
Комната, предоставленная Аристотелю Баксу, находилась в мансарде. Это действительно была очень небольшая комнатка со скошенными стенами, маленькое оконце которой выходило прямо на крышу пансионата. Хозяин объяснил, что соседняя комната, более комфортабельная, предоставлена студентке Божене Чедо, а третья комнатка по той же стороне мансарды, с окнами во двор — доктору Полтыке. Две комнаты по другую сторону, окна которых выходили на парадный подъезд и которые носили гордое название «апартаментов», так как «располагали» отдельной ванной, занимал известный варшавский журналист Милевский.
Смеркалось. Двух часов сна Баксу хватило на то, чтобы хорошо отдохнуть и после умопомрачительных развлечений прошлой ночью в щецинском «Каскаде», и после утомительного дня. Теперь, оставив вещи в своем новом жилье, Бакс отправился на очень важную встречу. Ему предстояло первый раз в жизни увидеть… Балтийское море.
В пансионате было пустынно и тихо. Пользуясь прекрасной погодой, его жильцы не торопились возвращаться на ужин с вечерних прогулок, а прислуга занималась своим делом где-то внизу.
Приморский бульвар. Широкие аллеи, посыпанные желтой галькой, зеленые ухоженные газоны с искусно подобранными композициями разнообразных цветов: квадраты, круги, прямоугольники из роз, анютиных глазок, астр. Через дюны ведут выложенные плитками дорожки, вдоль которых высажены какие-то кусты причудливых форм, неизвестные карликовые деревца. Встречаются и небольшие рощицы обычных деревьев, перемежающиеся зарослями какой-то высокой травы или тростника. По широкой лестнице можно спуститься к бесконечному молу. В неярком электрическом свете он кажется призрачным. Людей здесь много, но они несуетливы, спокойны, переговариваются негромко, никто не нарушает торжественной тишины.
Безбрежность моря ошарашивала. Серую сталь воды, темнеющую с каждой минутой, слева освещали огни Альбекка, городка, лежащего уже в ГДР, справа — луч старенького маяка. Издалека доносилось пыхтенье буксиров, время от времени слышались гудки теплоходов.
Понадобилось немало времени, чтобы Аристотель Бакс пришел в себя после впечатления, произведенного на него морем, и немного освоился с его великолепием. Он присел на одну из скамеек, которые двумя длинными рядами тянулись вдоль бульвара, и с наслаждением вдохнул чудесный воздух. Перед отъездом из Варшавы он разыскал в какой-то книжной лавчонке старую брошюрку о Свиноустье, из которой почерпнул множество интересных сведений о микроклимате курорта, уникальных лечебных свойствах Приморского залива, и сейчас полной грудью вдыхал чистейший воздух, насыщенный озоном, микроскопическими частицами солей йода, брома — чего там еще? Нет, не преувеличивала брошюра, утверждая, что «этот огромный естественный ингаляторий благоприятно воздействует на здоровье человека».
Людей стало меньше, по большей части гуляли парочки. Оно и понятно — лучшего места для прогулок влюбленным не найти. Но вот прошла группа пожилых людей — эти, наверное, из местного санатория. Отдыхать и лечиться сюда приезжали люди со всех концов Польши — горняки и металлурги из промышленной Силезии, ткачи из Лодзи, жители столицы и других крупных городов бежали от шума и смрада к морю, чтобы отдохнуть и полечиться. Немало встречалось и иностранцев.
Издали неторопливо приближалась высокая девушка. «Неплохие ножки», — подумал Бакс, краем глаза наблюдая за ней. Девушка остановилась, осмотрелась, подошла к балюстраде и, облокотившись о нее, стала смотреть на море. Мнение молодого человека о ее нижних конечностях нашло новое подтверждение. «Мода на мини переживает периоды взлетов и падений, хорошо, что сейчас как раз взлет». Какое-то время девушка смотрела на морские волны, освещенные лучом маяка, потом оглянулась по сторонам еще раз и… направилась к скамейке, на которой сидел наш детектив. Трудно передать словами охватившее его смятение. Что это означает? Может быть, судьба? Или его взгляд обладает такой магнетической силой? «Да с чего я так переполошился? Ведь ничего же не произошло, обыкновенная случайность, сейчас все кончится».
Девушка присела на другой конец скамейки, и Аристотель смог убедиться, что у нее красивы не только ноги. Ну и что из того? Он-то себя знал прекрасно и отдавал себе отчет в том, что просиди он с красивой девушкой на одной скамейке всю ночь, даже весь следующий день, он ни за что не заговорит первым, никакая сила не заставит его преодолеть робость. Да, да, обыкновенную дурацкую робость! Другие на его месте сразу же завели бы разговор о погоде или о чем-либо другом, столь же простом и непритязательном. Почему же он не может? И о погоде мог бы поговорить, да и о более интересных и занимательных вещах. Мог бы, если бы не робость, парализовавшая и ум и язык. И вот всегда так. Неудивительно, что в свои тридцать с лишним он не только не был женат, но и не был серьезно увлечен ни одной девушкой. Ладно, пусть все так и остается — посидят молча, он может краешком глаза хоть полюбоваться на прекрасную незнакомку.
Девушка положила ногу на ногу, и Арт понял, что она намерена посидеть подольше. Может быть, именно на этой скамейке она назначила кому-нибудь свидание? Да нет, такие девушки не станут никого дожидаться, это как пить дать. Но какой профиль! И ножки.
И тут девушка повернулась к нему с явным намерением начать разговор. Охотнее всего Арт сейчас прыгнул бы в море, но этому помешала все та же робость, парализовавшая все его члены.
— Простите, — ее мягкий голос с некоторым опозданием доходил до сознания окончательно потерявшегося молодого человека, — мы, кажется, соседи?
Отчаянным, сверхъестественным усилием Арт заставил свой мозг работать. Соседи? Что она такое говорит? Он наверняка видел ее первый раз в жизни, на память ему жаловаться не приходилось, да разве и при плохой памяти человек может забыть такую девушку? А жаль, сейчас выяснится, что она ошиблась, и все кончится. Ну скажи же хоть что-нибудь, не молчи, нельзя же так.
— Я говорю, что мы соседи, — повторила девушка, и Бакс понял, что больше молчать никак нельзя. Но что ответить, если в голове ни одной здравой мысли?
— В данный момент, — выдавил он из себя, — мы действительно в некоторой степени…
— Не только.
— Я очень сожалею, но вы наверняка ошибаетесь… и я готов…
— Я живу в «Альбатросе» на третьем этаже, — спокойно продолжала девушка, — и я видела, как вы с паном Боровским входили в соседнюю комнату. Или я ошиблась?