«Старый дурак! Неужели трудно было догадаться?»
— Вы… вы… Божена Чедо? — Он сорвался со скамейки и встал перед ней на дрожащих ногах. — Разрешите представиться, Ар… Артур Ковальский.
— Очень приятно, — отозвалась Божена. — Выходит, меня вы уже знаете? Наверное, пан Боровский рассказал? Очень милый человек, не правда ли? И, вы знаете, делает замечательные фотопортреты В прошлом году сделал несколько моих портретов, даже хотел несколько работ послать на какую-то выставку, но я не согласилась.
— И правильно сделали. На этих выставках столько работ разворовывается…
— О чем вы говорите! Он фотографировал лишь голову, я же сказала «портреты», вы что, не расслышали?
Арт только собрался ответить, что не только прекрасно расслышал, но и один комплект ее портретов ему даже обещан, да вовремя прикусил язык.
— Извините меня и не гневайтесь за то, что сказал глупость, ладно?
— Ничего. Вы первый раз в Свиноустье?
— Вообще первый раз на Балтике. Какое море!
— Если первый раз, значит, вы должны пройти обряд крещения.
— Какой же?
— Выпить морской воды.
— Я охотно выпью половину моря при условии, что потом мы с вами зайдем куда-нибудь выпить чего-нибудь другого, — выпалил Аристотель и сам поразился своей прыти.
— Посмотрим, но предупреждаю, что я пью только вино. Вы слышали о несчастном случае у нас в пансионате?
— Да, пан Боровский рассказывал. И часто у вас так?
— Вы еще шутите! В прошлом году у нас было совершено убийство, об этом вы знаете?
— Знаю. Печальная история. А вы бывали до этого в Свиноустье?
— Я уже второй год приезжаю сюда. А вы часом не из милиции?
— Боже избавь! Неужели моя физиономия…
— Нет, только вы так ставите вопросы… Но куда смотрит милиция? Почему преступник до сих пор не найден?
— Знаете, статистика убеждает, что с раскрываемостью преступлений у нас…
— Бедная пани Решель! Такая тихая, скромная женщина. Что она могла сделать, почему на нее покушались?
— Вы совершенно правы, — горячо подхватил Арт. — Задушить должны были кого-нибудь другого, например, одного из шведов или… пана Милевского.
Реакция девушки на эту невинную шутку была совершенно неожиданной. Она вздрогнула и побледнела так, что это можно было заметить даже в вечерней темноте. Ужас, наполнивший ее большие глаза, сделал их еще больше.
— Боже мой, что с вами? — воскликнул Арт, схватив ее за руку. — Извините, я не хотел… Вам плохо?
— Нет, нет, уже все в порядке. Просто мне стало страшно. Я вспомнила ужасное убийство в прошлом году…
— Ради бога, простите меня за мою глупую шутку. — Бакс сам был испуган неожиданной реакцией студентки на его слова.
— Не беспокойтесь, мне уже лучше. Вы из Варшавы?
— Да.
— Вы слышали о спортивном журналисте Милевском?
— И слышал, и часто видел его по телевизору, и читаю его статьи в журналах. Очень бойкое перо.
— Правда? — обрадовалась Божена. — Мы с ним знакомы, вот почему мне стало страшно, когда вы назвали его фамилию среди предполагаемых жертв. Может, пройдемся?
— С огромным удовольствием. И знаете что — пошли по пляжу, ведь должен же я пройти обряд крещения.
Они встали с лавочки и по лестнице сошли на еще теплый песок. Божена сняла сандалии и, взяв их в руки, первой шагнула в воду. Бакс одним взглядом окинул ее стройную фигуру и даже не услышал скрипа песка под ногами.
Вода была теплой, легкие волны ласково омывали ноги. Идти было так приятно, что они не заметили, как отмахали километра два, обгоняя других любителей вечерних прогулок по морю. Молодые люди почти не разговаривали, величественная безбрежность моря, торжественное спокойствие теплого вечера не способствовали болтовне. Каждый из них думал о чем-то своем, лишь изредка роняя слова. Так дошли они почти до государственной границы, до будки и башни, на которой темнели головы пограничников, и повернули обратно.
— А как же крещение? — остановилась Божена. — Давайте, пейте вот тут, пусть немного воды будет польской, немного немецкой.
— Вообще-то, скорее всего вода тут шведская, ведь ветер гонит ее с севера, — сказал Арт. — Впрочем, какая разница?
Он набрал в сложенные ладони морской воды и выпил ее одним глотком. Вода была невкусная, солоноватая, но не столь соленая, как он ожидал.
— Ну вот, теперь вы свой человек. Как вам прогулка?
— Прекрасно. Никогда не думал, насколько чудесной может быть прогулка по берегу моря.
— Вы видели море на закате и вечером. Теперь вы должны увидеть восход солнца над морем. Я не замучила вас своей болтовней?
Арт с искренним возмущением опроверг столь несправедливое обвинение, он мог бы ходить так всю ночь, но нот замаячили очертания мола. Девушка надела сандалии, они поднялись по лестнице и по дорожке вышли на приморский бульвар. Здесь было шумно и оживленно. Беззаботная курортная публика, уютные разноцветные огни фонарей, ярко освещенные окна бесчисленных кафе, пансионатов, домов отдыха, санаториев.
Молодые люди расстались в холле пансионата уже добрыми знакомыми. Девушка направилась в гостиную-столовую, а наш детектив, будучи под впечатлением нового знакомства и пытаясь разгадать истинную причину внезапного испуга Божены, так задумался, что чудом не налетел на пальму, стоящую у лестницы.
В первый день августа хозяин «Альбатроса» организовал для своих постояльцев нечто вроде танцевального вечера по случаю начала их курортного сезона, как это делается во всех респектабельных санаториях и домах отдыха для нового заезда отдыхающих.
Когда Бакс спустился вниз, он застал в гостиной уже всех проживающих в пансионате. Здесь царила почти семейная атмосфера, так как все знали друг друга по прошлогоднему отдыху. Хозяин постарался создать соответствующее настроение, чему в немалой степени способствовали приятная музыка, свечи, кофе, пирожные и вино.
Боровский очень неплохо справлялся с ролью гостеприимного хозяина, успешно соперничая белизной воротничка и манжет, видневшихся из-под прекрасно скроенного серого костюма, с белоснежными рубашками иностранцев. Вместе со взрослыми здесь же находился и мальчик, Олаф Свенсон. Его дядя Ингмар иногда, выключив магнитофон, подсаживался к пианино и своей прекрасной игрой вносил немалую лепту в приятную атмосферу вечера.
Взоры всех присутствующих обратились к новенькому, когда он вошел в гостиную. В первый момент Бакс испытал неловкость, но тут же оправился и, заняв указанное ему место, принялся рассматривать присутствующих.
За пианино, наигрывая фрагменты из известных оперетт, сидел Ингмар Свенсон, высокий, с проседью, мужчина. Такими мы обычно представляем себе стопроцентных английских джентльменов. Вольф Свенсон очень походил на брата, разве что ростом пониже. Его жена — внешне типичная шведка, с прямыми светлыми волосами, благоухающая дорогими духами, производила впечатление спокойной, благодушной женщины, хорошей матери и хозяйки. Улыбаясь, она то и дело призывала к порядку непоседу Олафа.
«А вот этот наверняка Полтыка», — Аристотель окинул взглядом молодого полноватого мужчину в огромных очках, мощной оправы которых с избытком хватило бы на пять пар обычных. Молодой врач изо всех сил старался выглядеть солидным — и, надо сказать, безуспешно. Быть может, причиной этого была несолидная одежда: фланелевая рубашка и обычные синие джинсы.
У окна двое мужчин стоя вели разговор. Один из них, уже немолодой, с короткой испанской бородкой и трубкой во рту, в скромном, но дорогом костюме, выглядел типичным преуспевающим чиновником, второй, помоложе, одетый с небрежной элегантностью в светлый отлично скроенный костюм, наверняка не имел никакого отношения к миру деловых людей. «Петер Нильсон и журналист Милевский, — решил детектив. — Милевскому не дашь больше сорока, хотя ему уже пятьдесят два года, как следует из материалов дела. Интересный мужчина, ничего не скажешь».
Божена была прелестна. Изящное платье цвета кофе с молоком выгодно оттеняло ее загар. «Ах, что за девушка!»
«А вот это супруги Ковалики». Художник, мужчина средних лет со жгуче-черными, явно крашеными волосами и усами, был одет так, как полагалось всякому уважающему себя представителю богемы: невероятного фасона и расцветки костюм, на шее небрежно повязан яркий шелковый шарф. Цвет его лица, и особенно носа, красноречиво свидетельствовал о пристрастии художника к крепким напиткам.