— Но прояснить это обстоятельство мы можете?
— Обязан. Просто-напросто они у меня пропали.
— И вы считаете, что я удовлетворюсь таким пояснением?
— Я ничего не считаю, я лишь отвечаю на ваши вопросы.
— Подчеркиваю: этими шарфами была задушена женщина.
— Раз уж этому обстоятельству вы придаете такое значение, позволю высказать мое мнение: я не считаю, что в данном убийстве шарфы сыграли ту роль, которую вы им приписываете.
— Как это приписываю! Ведь они были обнаружены на шее пострадавшей. Да вы и сами были тому свидетелем!
— Да, я видел их на шее пострадавшей, ну и что из этого? У вас уже есть заключение судмедэксперта?
— А вот это не ваше дело! Ведь вы же подозреваемый.
— То подозреваемый, то свидетель! Опять эта путаница… Ну да не в том суть дела. Вы обязаны ознакомиться с заключением медэксперта, а если и после этого вы будете утверждать, что Мария Решель была задушена моими шарфами, то мне не останется ничего иного, как признаться.
— Вы будет учить меня, что мне делать? — Прокурор был так обижен, что Баксу даже стало его жаль. — Не гожусь я, видно…
— Минутку, пан прокурор, не торопитесь. Я вспомнил, вы сидели в первом ряду.
— Что?! В каком еще ряду?
— Ну, припомните, пожалуйста, два года назад, когда я читал цикл лекций в Главном управлении милиции в Варшаве. Вы мне тогда часто задавали вопросы.
Выражение лица молодого прокурора никак нельзя было назвать умным, но тем не менее свою способность мыслить он доказал, ибо велел помощнику выйти из комнаты. Потом протянул детективу руку.
— Прошу прощения, пан… Бакс? А я-то всю дорогу ломал голову, где это я мог вас раньше видеть? Извините, сразу не признал.
— Ничего страшного. О моем пребывании здесь знают майор Шиманский из Щецина и поручик Вятер, только они. Трудное это дело. Так что же говорится в медицинской экспертизе?
— Она еще не готова, сейчас я потороплю.
Вскоре они оба читали заключение медэксперта. В нем в числе прочего говорилось следующее: «Смерть последовала от удушения, вероятней всего руками. Преступник был в черных шоферских перчатках, о чем свидетельствуют пятна бензина и смазочного масла на шее убитой». Время убийства, по мнению врача — между двумя и тремя часами ночи.
— Откуда вы знали? — поразился прокурор.
— Видите ли, дело в том, что все мы, ведущие следствие — то есть вы, пан прокурор, работники милиции и я, — должны рассматривать все обстоятельства, связанные с преступлением, с двух разных точек зрения: одним глазом мы должны охватывать весь земной шар, а другим каждую его травинку. Мало того, мы обязаны еще и слышать, как эта травинка растет… Отдайте-ка мне эти шарфы, что бы ни случилось, я считаю, что они мне очень к лицу.
— Но на них могут быть отпечатки пальцев!
— Моих наверняка. И еще перчаток преступника.
— Откуда вы знали? — повторил свой вопрос прокурор.
— Да ведь они были так изящно повязаны, как это делается разве что перед выходом на прогулку. И кроме того, я знал, что сделано это было специально для меня. Он очень остроумный тип, этот преступник. Так я могу идти, пан прокурор?
Прокурор вынул из конверта шелковые шарфы и подал их Баксу.
Жизнь в пансионате постепенно входила в нормальное русло. Небо все еще оставалось хмурым, и хотя дождь лил уже не так сильно, о пляже не могло быть и речи. Оставались прогулки, экскурсии, ну и шахматы. Из всех участников турнира не потеряли ни одного очка только двое: Милевский и норвежец. Милевский разносил в пух и прах своих противников, Нильсон играл не столь эффектно, зато проявлял железную настойчивость. Фурор произвел художник: сначала он победил обоих шведов, затем сделал блестящую ничью с Боровским. Последний так расстроился — ведь в этой партии он был явным фаворитом, — что упился вдрызг и устроил дикий скандал ни в чем не повинной Розочке за какое-то упущение по хозяйству. А девушке и так приходилось нелегко, ибо после смерти Марии Решель на нее свалилось много дополнительных обязанностей — покупка продуктов, ведение счетов, помощь вновь нанятой горничной.
Мною неприятностей было и у доктора Полтыки. В то роковое утро он явился в пансионат в десятом часу утра, и первым, кого он встретил, был жаждущий деятельности прокурор. Он и занялся бедным доктором с энергией, достойной лучшего применения.
Медик юлил и выкручивался изо всех сил, чтобы не ответить ни на один из вопросов прокурора: где был, с кем, что делал. Когда он уже исчерпал все отговорки, то неожиданно сослался на… врачебную тайну, туманно намекал и на этику врача, хотя ночь, проведенная им в постели случайно встреченной дамы сомнительной репутации, не имела ничего общего ни с этикой, ни с врачебной тайной. Тем более, что упомянутая дама, явившись в тот же день в «Альбатрос» и напоровшись на того же сурового стража закона, обо всем чистосердечно и откровенно рассказала, объясняя, правда, случившееся пламенной любовью, которую она почувствовала с первого взгляда к доктору Полтыке. По ее словам, доктор испытывал к ней то же пламенное чувство.
Суровую душу прокурора не тронула эта романтическая история, и следующую ночь трепетный доктор провел в арестантской районного отделения милиции. Поручик Вятер не привык верить на слово показаниям проститутки, наоборот, знал, что их надо проверять и проверять, тем более если, как в данном случае, речь шла об убийстве… На следующий день он выпустил доктора, но с таким напутствием:
— Пока я вас выпускаю, нами установлено, что вы действительно были у этой девки, но считаю вполне допустимым, что можно было без особого труда от нее смыться и совершить преступное деяние, а потому с вас подозрение не снимается, пан доктор.
На всякий случай медик обратился за консультацией к адвокату, но вышел от него вконец испуганным, утратив последнюю надежду и солидную сумму злотых. Совсем потеряв голову, бедняга вновь и вновь пытался каждому из обитателей «Альбатроса» втолковать, что он ничего общего не имеет с «кошмахным пхеступлением». Над ним безжалостно издевались.
Больше всего доставалось бедолаге от студентки, которая с невинным видом вновь и вновь просила его рассказать «потрясающе романтическую историю» о любви с первого взгляда.
Детектив ходил по своей комнате и о чем-то интенсивно думал. Случайно бросив взгляд на настенный календарь, он отметил сегодняшний день — двенадцатое сентября. Значит, через неделю кончается шахматный турнир, а через десять дней и срок заезда в «Альбатросе». После этого скандинавы планировали отправиться на Мазурские озера и пробыть там до конца месяца.
«Каким образом преступник украл у меня шарфы? — размышлял молодой человек и сам себе ответил: — очень просто, воспользовавшись моим отсутствием взял ключ от моей комнаты из ящика, висящего в холле».
Придя к этому простому заключению, Аристотель отправился в магазин и купил — на милицейские деньги — замок серии «Лучник», точно такой же, какой был вставлен в дверь его комнаты. Затем с помощью нехитрых инструментов он поменял замок и сказал Розочке, что его комнату можно не убирать. Девушку это не огорчило, а Бакс с той поры перестал оставлять в ящике ключ от своей комнаты.
Снизу прибежала горничная с сообщением, что Бакса просят к местному телефону. Звонил поручик Вятер, чтобы сообщить информацию, полученную им недавно от своих людей. Буфетчица ресторана «Янтарь» — «это тот, знаете, на площади Свободы» — рассказала, что в роковую ночь — «около двух часов!» — доктор Полтыка купил у нее пол-литра водки. Добросовестный офицер милиции сообщил даже, что это была рябиновка.
— А закуску брал? — поинтересовался Арт.
— Того… не знаю, — смешался поручик. — Брал, наверное.
— Никакого «наверное», надо знать точно. А как ваши шахматы?
— Наметились некоторые успехи, я уже выиграл у сына две партии.
— Поздравляю, а теперь попробуйте сыграть с кем-нибудь посильней.
— Слушаюсь!
Бакс спустился в гостиную. Мужчины сидели за шахматными столиками, Божена разговаривала с госпожой Свенсон. Увидев Бакса, она извинилась перед шведкой и подошла к нему.
— Уже знакомых завел? Флиртуешь?
— Ты о чем?