Закончив чтение, Бакс взглянул на журналиста. Тот опустил голову, по щекам его скатились две крупные слезы. Не знаю, как другие, но я почувствовал что-то вроде жалости.
— Неужели вы и теперь ни о чем не догадываетесь? — спросил детектив.
Журналист отер слезу тыльной стороной ладони и поднял голову.
— Баня… Она находится в подвале этого дома. Отцу иногда приходили в голову эксцентричные, если не сказать больше, идеи…
— А мне так кажется, что ваш отец был просто остроумный человек… И верил в сообразительность своих сыновей, а особенно любимого, младшего. И в целом он оказался прав.
— Благодарю вас. Но если вы рассчитываете, что в благодарность за комплимент я признаюсь в убийстве сестры и пани Решель, то ошибаетесь. Я уважаю вашу феноменальную интуицию, пан Бакс, но в данном случае она вас подвела, не я лишил жизни этих женщин. Или вы можете привести доказательства? В его голосе прозвучала нотка иронии.
— Не торопитесь, пан редактор, все в свое время, — в голосе детектива, напротив, прозвучала веселая нотка. — Всему свое время. Куда вы дели свой пистолет? Да, тот самый, из которого вы стреляли в меня.
Журналист замешкался с ответом не более, чем на три-четыре секунды. И спокойно процедил:
— Скажем так: никакого пистолета у меня не было.
— А! — покачал головой Бакс. — Вот этого я не ожидал! Ведь вы же сами признались, что стреляли в меня, и даже добавили: «Жалею, что промахнулся!» — это ваши слова, сказанные при свидетелях. Ну да бог с ним, вы наверняка бросили его в канал, каждый на вашем месте сделал бы то же самое. Но вот почему вы не выбросили вместе с ним тряпку?
— Какую тряпку?
— Да вот ту, которая находится в тайнике вашего «мерседеса». На ней видны четкие отпечатки пистолета, дело экспертов установить его марку и калибр и сопоставить с пулей — вот она, у меня в кармане.
— Вы сами могли подложить мне эту тряпку!
— И это я стрелял в вас? Я мог бы взять вас за ручку и снять отпечатки пальцев, не правда ли? — произнес детектив уже с издевательской ноткой и добавил: — Кажется, мне придется изменить свое мнение о ваших умственных способностях. И вы сами заставите меня сделать это!
— Кончай комедию! — резко бросил брату «норвежец». — Ты хотел победить любой ценой и победил! Хоть теперь веди себя достойно, если, конечно, можешь, убийца! Задушил собственную сестру! Бедная Наталья…
— Замолчи, ты сам… — рванулся к нему Милевский, но поручик удержал его.
— Он украл мои ботинки, — уже спокойнее добавил Нильсон. — А до этого — шарфы Ингмара.
— Почему вы думаете, что это сделал он? — спросил Бакс.
— А кто же еще? Всех нас он хотел впутать в свои грязные дела — меня, Ингмара, Вольфа, всех!
— Это не только мои дела, но и твои! — крикнул журналист.
— Мои, когда речь идет о выполнении последней воли отца. Но не мои, если дело касается убийств! Ты убил Наталью, потому что в прошлом году она должна была выиграть шахматный турнир.
— Ты лжешь! — завопил Милевский. — Пан Бакс, вы ищете убийцу, маньяка и ненормального. Вы ищете мотив? Я не намерен отвечать за кого-то собственной головой! Арестуйте его! Вот он ненормальный, вы знаете, ведь он долго лечился в психбольнице! А еще он банкрот, без гроша денег, одалживал даже у Решель, задолжал всем!
— Ах ты негодяй! — Петер Нильсон наверняка ударил бы брата, если бы мы ему не помешали. Для сохранения порядка пришлось развести братцев по разным углам.
— Спокойнее, господа! — взывал детектив. — Ваши семейные дела нас не касаются. Ботинки я видел, они у меня, так же, как и шарфы. Ботинки надо передать экспертам, поручик, и вот эту тряпку тоже, специалисты без труда установят, что и как…
Обратившись к владельцу пансионата, который стоял в стороне, не говоря ни слова, но всем своим видом напоминая приготовившегося к прыжку тигра, он сказал:
— А теперь не сочтете ли вы возможным пригласить нас в столовую? «Желудок победил мозг», — как сказал Ганди, прерывая голодовку протеста. Наверняка в вашей кухне найдется что-то горяченькое. Поверьте, я прежде всего забочусь о наших гостях, а особенно о моих, — и тут он взглянул на меня.
Я восхищался другом, он был великолепен: глаза блестели, уверенность в каждом жесте, четкие формулировки, строгая продуманность действий. Он был в своей стихии и даже показался мне почти красивым — таким вдохновенным было его лицо. Теперь я уже не сомневался, что приехал в Свиноустье не напрасно, не напрасно мчался сломя голову, не напрасно долго торчал в засаде перед виллой. По всему было видно, что загадку преступления он раскрыл. Что ж, ничто человеческое и мне не чуждо, и хотя я знал, что очередное раскрытие преступления принесет славу Баксу, на меня, как я надеялся, тоже падет отсвет этой славы. А мне уже давно полагалось повышение по службе, с которым начальство не особенно торопилось. Причиной было отсутствие у меня высшего образования — корочек, как это у нас называлось. И неважно, что у меня за душой было несколько жизненных университетов, и достались они мне ох как непросто, приходилось и жизнью рисковать. Ну да что об этом говорить! Главное же, исчезнет серая папка с надписью «Дело прекращено».
Меж тем нас ждал еще один сюрприз.
Сели мы за стол, начали есть. Я старался соблюдать приличия и умеренность, но все равно ел как волк. Рядом со мной сидел улыбающийся Бакс. На столе появилось несколько бутылок «Старки». Неплохо начался этот августовский день в приморском городе.
Светало, но никому не хотелось расходиться. Милевский, избавленный от металлических браслетов, не торопясь ел горячие колбаски и украдкой поглядывал на студентку. Та казалась совершенно сбитой с толку. Даже под загаром было заметно, как она бледна.
«Очень красива, — думал я, — даже на редкость красива! Интересно, как к ней относится Арт. Неужели и она не произвела на него впечатления? Да нет, это невозможно». Как будто почувствовав, что я о нем думаю, Арт взял бутылку и налил мне полную рюмку, себе же плеснул лишь на донышко. Я выпил, хоть и при исполнении, да простят мне бог и прокурор. И подумал, что, пожалуй, не стоит больше медлить. Видимо, мой друг пришел к тому же мнению.
— Вот о чем я думаю, — начал он, глядя на журналиста. — В завещании ваш отец поделил между наследниками заводы и дома, золотые шахматы и фамильные драгоценности, поделил также часть денег, хранившихся в банке. Я подчеркиваю: часть. А что стало с остальными? Что стало с валютой, ценными бумагами и другими ценностями, которыми наверняка располагал этот богатый и предусмотрительный делец? Ведь находящиеся в шкатулке драгоценности — это лишь бижутерия вашей матери. Где же остальное? Кто из вас может ответить на этот вопрос?
— Мы думали об этом, — ответил журналист. — Нам известно, что отец располагал таким банковским счетом, который позволял купить десять таких шахматных комплектов! Много было у него и золота в слитках и монетах, много драгоценностей и драгоценных камней. А после его кончины выяснилось, что на счете в банке нет ничего, кроме тридцати тысяч марок для Решель и нескольких тысяч на расходы Ничего больше, ни пфеннига!
— Может быть, вы знаете? — обратился Бакс к Ингмару Свенсону. — Ведь вы были старшим и уже помогали отцу в делах.
— Да, но мне поручались наши дела в Швеции и Норвегии. Ценности, о которых вы говорите, действительно существовали, и они не поместились бы и в пяти таких ящичках, — он посмотрел на шкатулку. — После смерти отца мы ничего не могли найти.
— Может, их просто украли?
— Но они же хранились в банке!