Моя рука тянется, как осторожная кошка, и лампа у моего изголовья гаснет. Беззвучная, тихая темнота! Но я знаю, что есть тусклый свет, что светит сквозь ставни. Теперь я не вижу предметов, они избавились от моих взглядов, замолчали и замкнулись в себе и словно говорят, что сумеют стоять неподвижно на своих местах и без меня, но я-то вас знаю: вы там, вещи, вы там, так близко от меня, вы словно чувствуете меня. То и дело какая-нибудь из них затрещит, я узнаю ее голос, он знаком мне, и мне тоже хочется отозваться, и я думаю: как странно то, что называют пространством, где мы находимся! Часы тикают и делят его на части. Четко и решительно. Одна мысль, затем другая. Будто бы наступило утро, будто бы они приехали… здравствуй, здравствуй!.. Я будто бы заснула, проснулась, время словно прошло, а я словно выспалась… Они приехали, Госпожа, приехали!.. Пока я жду, прогудел еще один паровоз. Куда он?.. До свидания!.. – …куда, Фатьма, куда ты?!. – Мы уезжаем, мама, нам запретили жить в Стамбуле… – Ты взяла свои кольца? – Взяла! – А швейную машину? – Ее тоже. – А свои бриллианты, жемчуга? Они всю жизнь тебе будут нужны, Фатьма. Быстрее возвращайся! – Не плачь, мама… Сундуки и вещи грузят в поезд. У меня еще нет ребенка, мы отправляемся в путешествие, в дальний путь, неизвестно, куда мы едем, в какие дальние страны сослали нас с мужем, мы садимся в поезд, вы смотрите на нас, я машу рукой, до свидания, папа, до свидания, мама, смотрите – я уезжаю, Уезжаю в дальние края…
3
– Слушаю вас, – сказал зеленщик. – Чего желаете?
– Молодые националисты устраивают вечер, – сообщил Мустафа. – Мы раздаем приглашения.
Я вытащил из сумки приглашения.
– Я в такие места не хожу, – сказал зеленщик. – У меня нет времени.
– То есть ты не возьмешь в помощь молодым националистам несколько штучек? – спросил Мустафа.
– Я же покупал на прошлой неделе, – ответил зеленщик.
– Ты покупал у нас? – поинтересовался Мустафа. – Нас-то на прошлой неделе здесь не было.
– А если ты помогал коммунистам, то это совсем другое дело, – с угрозой сказал Сердар.
– Нет, – сказал зеленщик. – Они сюда не ходят.
– Почему не ходят? – спросил Сердар. – Потому что им не хочется?
– Не знаю, – ответил зеленщик. – Оставьте меня в покое. Я всем этим не интересуюсь.
– Я скажу, почему они сюда не ходят, дяденька, – сказал Сердар. – Они не могут прийти, потому что боятся нас. А если бы нас не было, то коммунисты заставили бы всех вас платить им, как в Тузле[11].
– Упаси бог!
– Вот видишь! Ты ведь знаешь, что они делают в Тузле простым людям? Сначала, говорят, они хорошенечко бьют витрины…
Я повернулся и посмотрел на витрину его магазина – там чистое, широкое и сверкающее стекло.
– Рассказать, что они делают потом, если человек все равно не платит? – спросил Сердар.
Я подумал – убивают. Если коммунисты все время так себя ведут, то в России кладбища наверняка битком набиты. Зеленщик наконец, кажется, понял. Руки в боки, лицо покраснело, смотрит на нас.
– Да, дяденька, – сказал Мустафа. – У нас нет времени. На сколько берешь?
Я вытащил билеты, чтобы ему было видно.
– Он возьмет десять штук, – произнес Сердар.
– Я уже покупал на прошлой неделе, – не соглашался зеленщик.
– Хорошо, ладно! – сказал Сердар. – Не будем терять время, ребята! Значит, на всем рынке только в этой лавке не боятся, что у них разобьют витрину… Ладно, так и запомним. Хасан, запиши-ка ее номер…
Я вышел на улицу, посмотрел на номер на двери и вернулся. Лицо зеленщика покраснело еще сильнее.
– Ладно, дядя, не сердись, – сказал Мустафа. – Мы вовсе не собираемся быть невежливыми. Ты нам в дедушки годишься, мы же не коммунисты. – Он повернулся ко мне: – Дай ему пять штук, на сей раз хватит.
Я вытащил пять билетов. Продавец протянул руку и осторожно, словно с отвращением, взял их за краешек. Затем с очень серьезным видом начал читать заголовки на приглашениях.
– Мы тебе и чек можем дать, хочешь? – спросил Сердар.
Мне тоже стало смешно.
– Перестаньте! – сказал Мустафа.
– У меня уже есть пять таких билетов, – заметил зеленщик. Волнуясь, он некоторое время рылся в пыльной темноте ящика стола, а потом нашел приглашения и радостно показал их. – Это разве не те же самые?