– Теперь мы заслужили по котлете, – сказал он.
Я промолчал, не стал говорить, что деньги эти нам дают не на котлеты.
– Да, – согласился Сердар. – Теперь-то по порции мы заработали.
Однако, когда мы сели в закусочной, они заказали по две порции. Они собирались съесть по две порции, а я не собирался есть ни одной. Пока мясо готовили, Мустафа вытащил из кармана деньги и сосчитал: семнадцать тысяч лир. Затем он сказал Сердару:
– А этот что сидит с кислым лицом?
– Сердится, что мы его шакалом обозвали, – ответил Сердар.
– Во дурак! – сказал Мустафа.
Но я ничего не слышал, потому что разглядывал календарь на стене. Потом принесли котлеты. Мы поели – они разговаривали, я молчал. Они заказали и сладкое. Я взял ревани[12] – было вкусно. Потом Мустафа вытащил пистолет и, направив его под стол, стал в шутку стрелять из него.
– Дай-ка! – сказал Сердар.
Он тоже пострелял понарошку. Мне не дали, а только посмеялись, потом Мустафа засунул пистолет за пояс, оплатил счет, мы встали и ушли.
Никого не боясь, мы прошли через рынок, вошли в деловой центр и молча поднялись по лестнице. Мы пришли в помещение союза, и тогда я, кажется, как всегда, испугался. Будто списываю на контрольной и волнуюсь, как дурак, потому что учитель уже заметил меня, а учитель видит, что я волнуюсь, и понимает, что я списываю…
– Весь рынок обошли? – спросил какой-то красивый мужчина.
– Да, братец, – ответил Мустафа. – Все, что вы сказали.
– У тебя ведь все с собой?
– Да, – сказал Мустафа, вытаскивая пистолет и деньги.
– Я только пистолет заберу, – сказал тот. – Деньги примет Зекерия-бей.
Мустафа отдал пистолет. Красивый мужчина вышел из комнаты. Мустафа вышел следом. Мы ждем. В какой-то момент я подумал – а чего мы ждем? Будто забыл, что мы ждем Зекерия-бея, а мы будто сидим здесь просто так. Потом пришел еще один, такой же как мы, и протянул нам сигареты. Я не курю, но взял. Он вытащил зажигалку в форме паровоза и дал нам прикурить.
– Это вы идеалисты из Дженнет-хисара?
– Да, – ответил я.
– Ну и как там?
«Что ему надо?», – подумал я. У сигареты неприятный вкус. Я будто постарел.
– Наш квартал – наверху, – ответил Сердар.
– Я знаю, – сказал он. – Я спрашиваю про берег. Где коммунисты из Тузлы.
– Нет, – внезапно произнес я. – В Дженнет-хисаре у моря все нормально. Там только господа с деньгами.
Он посмотрел на меня и улыбнулся. Я тоже улыбнулся.
– Ладно, – произнес он затем. – Никогда не знаешь, что будет.
Сердар сказал:
– Кому принадлежит верхний квартал, тому и берег.
– Да. Тузлу они так и захватили. Смотрите, будьте осторожны.
После этого я задумался о коммунистах. Я размышлял о них и курил с серьезным видом, как вдруг человек, который разговаривал с нами, спросил меня:
– Ты новенький, да? – И, не дожидаясь моего ответа, пошел в другую комнату.
Я даже ответить не успел! Сердар утвердительно покачал головой. Интересно, как это они сразу видят, что я – новенький? Почему он улыбнулся, когда я сказал о богатых господах? Сердар тоже встал и вышел куда-то в другую комнату, и теперь я остался один; Сердар оставил меня одного словно для того, чтобы все, кто входил и выходил, видели, что я – новенький. А я курю, смотрю в потолок и размышляю о важных вещах, настолько важных, что все, кто входит и выходит, посмотрев на меня, сразу поймут, о чем я думаю, – о проблемах поведения. Есть такая книга, я ее читал. Пока я раздумывал, вышел Мустафа, с кем-то расцеловался, и вдруг все расступились – да, это пришел Зекерия-бей. Он входил к себе в кабинет и тут взглянул на меня – я тоже решил встать, но успел только приподняться. Потом позвали Мустафу. Когда он ушел, я задумался о том, что они там обсуждают, а потом они вышли, и на этот раз я встал.
– Хорошо, – сказал Зекерия-бей нашему Мустафе. – Когда понадобится, мы опять дадим тебе знать. Молодцы!
Затем он взглянул на меня, я заволновался и решил, что он мне что-нибудь скажет, но он ничего не сказал. Только вдруг чихнул и опять ушел наверх – говорят, на заседание. Потом Мустафа пошептался с парнем, который только что разговаривал с нами. Сначала я решил, что они говорят обо мне, но нет, ерунда, конечно, они говорят о политике, о важных вещах… Я отвернулся от них, чтобы они не решили, что я подслушиваю их, и не сочли меня любопытным.
– Ну что, ребята, – сказал после этого Мустафа, – уходим.
Я снял с себя сумку. Мы молча дошли до вокзала, как люди, успешно выполнившие свой долг. А я подумал: чего это Мустафа ничего не рассказывает? Я больше не сержусь на них. Понравилось ли ему, как я работал? Я думал обо всем этом, пока сидел на вокзальной скамейке и ждал поезда, а потом, увидев вокзальный лотерейный киоск, стал думать об отце; правда, об отце мне думать не хотелось, но я все-таки думал о нем и пробормотал сам себе то, что давно хотелось сказать ему: «Папа, диплом лицея – в жизни не самое главное!»