Первым, что бросилось мне в глаза, была урна.
Я вспомнила то, что прочла в Интернете про убийство Кирилла. Ганецкий был застрелен двумя выстрелами поздним вечером позади собственного дома. Его нашли на бетонной дорожке, ведущей к дому от гаража. Он пролежал там всю ночь.
Я больше никогда его не увижу. Не смогу выяснить отношения, вывалить на него претензии, которые так и не успела озвучить. Все, что у меня осталось, — вот эта урна. Хреновина с ручками, похожая на ночной горшок.
В бессильной ярости я швырнула свое наследство об стену. Миг — и фарфоровая штуковина с ручкой валялась на полу, разбитая вдребезги.
Я почувствовала, как щиплет в глазах. Ну вот, теперь у меня вообще ничего не осталось от Кирилла Ганецкого — не считая воспоминаний, конечно.
Может, это и к лучшему? Ведь каждый раз при виде фарфорового сосуда, который завещал мне покойный возлюбленный, я бы испытывала отрицательные эмоции. А так даже лучше. Воспоминания постепенно развеются, как пепел над водой.
Я присела, собирая черепки. В груде фарфора что-то белело. Я подняла с пола лист бумаги, свернутый в трубку и перевязанный синей лентой. Это еще что такое?!
Я развязала ленту, и лист развернулся у меня в руках. Я увидела четкие буквы и мгновенно узнала знакомый почерк. Я держала послание от Кирилла Ганецкого.
«Меня убили. Если ты это читаешь, значит, они до меня добрались. Женя, ты единственный человек, кому я могу доверять. Найди того, кто это сделал. Найди его. Или ее. Ты умеешь. Вот список тех, кто заинтересован в моем устранении (дальше шли ровные колонки имен). Знай, что из всех женщин в моей запутанной жизни я любил по-настоящему только тебя одну».
Я уронила письмо на пол и задумалась.
Как это похоже на Кирилла — не смириться с таким неудобством, как собственная смерть, а продолжать и с того света руководить расследованием своего убийства!
Я пробежала глазами список. Что ж, есть над чем задуматься. В этом списке кого только нет — многочисленные жены, партнеры по бизнесу, друзья и однокашники… Мое имя, конечно, не упомянуто. И зря. Думаю, у каждого из людей в этом списке есть причины сердиться, обижаться или ненавидеть Кирилла. Как и у меня. Кого же «дорогой покойник» достал больше всех? Кого обидел настолько, что этот человек перешел от слов к делу?
Однако какой оригинальный способ доставить мне послание! Да, такая проделка вполне в духе Ганецкого.
Видимо, свернутая в трубку записка была вложена в урну, узкое горлышко не позволяло ей выпасть. А когда урна разбилась… Теперь ясно, зачем Ганецкий оставил мне такое странное наследство!
Позвольте, но ведь не сам же покойник подложил записку в урну?!
Значит, на свете есть по крайней мере один человек, который может рассказать мне, что все это значит.
А может, записка Ганецкого — очередная мистификация, на которые он был мастер? И Кирилл жив? Сидит где-нибудь и посмеивается, глядя, какая поднялась суматоха?
Глава 2
Остаток ночи я провела без сна. Перед глазами у меня то и дело возникало лицо Кирилла. Вот он стоит на палубе красавицы яхты, ветер треплет его длинные волосы. Волосами Ганецкий гордился и ухаживал за ними, к слову, куда тщательнее, чем я за своими. А вот красавец мужчина подает мне руку — мы спускаемся по трапу самолета, Париж встречает нас фирменным серо-серебристым светом, раннее утро, мы прилетели на романтический уик-энд. Ганецкий не только любил, но и умел жить. В его компании даже поход с рюкзаками превращался в полное романтики приключение — однажды было и такое, и даже злобные комары не смогли испортить мне приятных воспоминаний.
Кирилл брал от жизни только лучшее, причем легко, не задумываясь, как человек, который убежден — он имеет на это право. Ганецкий разбирался в винах так, как никто из моих знакомых. Ценил хорошую кухню — без учета национальных различий. Мог, впервые оказавшись в незнакомом городе, зайти в первое попавшееся заведение — и тут же оказывалось, что это лучший в городе ресторанчик «для своих», о котором знают только местные. Ганецкий любил быстрые яхты и качественные автомобили. Часто менял марки машин, оставаясь верным только одной — своему обожаемому «Ягуару».
Дорогие костюмы и часы, ботинки и белье, сигареты и сигары, парфюм и средства для ухода за собой, любимым, — все у него было лучшего качества.
О женщинах я уже не говорю.
И вот теперь этот человек, любящий жизнь, любимый судьбой, убит. Застрелен в темном переулке. Два выстрела — один в голову, другой в сердце.
За окном слегка посветлело. Поняв, что все равно не засну, я натянула спортивный костюм и приоткрыла окно. Холодный мартовский ветер остудил мою голову. Стало немного легче.