– Цурюк! —Не молод он,Устал, до черта жарко,До черта обозлен,Себя – и то не жалко…
Бредут ряды солдатУгрюмой вереницей.И бабы всем подрядЗаглядывают в лица.
Глазами поперекИ вдоль колонны ловят.И с чем-то узелок,Какой ни есть кусокУ многих наготове.
Не муж, не сын, не брат,Прими, что есть, солдат,Кивни, скажи что-либо,Мол, тот гостинец святИ дорог, мол. Спасибо.
Дала из добрых рук,За все, что стало вдруг,С солдата не спросила.Спасибо, горький друг,Спасибо, мать-Россия.
А сам, солдат, шагайИ на беду не сетуй;Ей где-то есть же край,Не может быть, что нету.
Пусть пахнет пыль золой,Поля – горелым хлебомИ над родной землейВисит чужое небо.
И жалкий плач ребят,Не утихая, длится,И бабы всем подрядЗаглядывают в лица…
Нет, мать, сестра, женаИ все, кто боль изведал,Та боль не отмщенаИ не прошла с победой.
За этот день одинВ селе одном смоленском —Не отплатил БерлинСвоим стыдом вселенским.
Окаменела память,Крепка сама собой.
Да будет камнем камень,Да будет болью боль.
ГЛАВА 6
Еще не та была пора,Что входит прямо в зиму.Еще с картошки кожураСчищалась об корзину.
Но становилась холоднаЗемля нагрева летнего.И на ночь мокрая копнаВпускала неприветливо.
И у костра был сон – не сон.Под робкий треск валежникаТеснила осень из лесовТех горьких дней ночлежника.
Манила памятью жилья,Тепла, еды и прочего.Кого в зятья,Кого в мужья, —Куда придется прочила.
Внушала голосом молвы,Дождем, погодой золкою,Что из-под Ельни до МосквыИдти – дорога долгая…
…В холодной пуне, у стены,От лишних глаз украдкой,Сидел отставший от войныСолдат с женой-солдаткой.
В холодной пуне, не в дому,Солдат, под стать чужому,Хлебал, что вынесла емуЖена тайком из дому.
Хлебал с усердьем горевым,Забрав горшок в колени.Жена сидела перед нимНа том остывшем сене,Что в давний час воскресным днем,По праздничному делуВ саду косил он под окном,Когда война приспела.
Глядит хозяйка: он – не онЗа гостя в этой пуне.Недаром, видно, тяжкий сонЕй снился накануне.
Худой, заросший, словно весьПосыпанный золою.Он ел, чтоб, может быть, заестьСвой стыд и горе злое.
– Бельишка пару собериДа свежие портянки,Чтоб мне в порядке до зариСниматься со стоянки.
– Все собрала уже, дружок,Все есть. А ты в дорогеХотя б здоровье поберег,И первым делом ноги.
– А что еще? Чудные вы,С такой заботой, бабы.Начнем-ка лучше с головы, —Ее сберечь хотя бы.
И на лице солдата – теньУсмешки незнакомой.– Ах, я как вспомню: только деньТы этот дома.
– Дома!Я б тоже рад не день побыть, —Вздохнул. – Прими посуду.Спасибо. Дай теперь попить.С войны вернусь, – побуду.
И сладко пьет, родной, большой,Плечьми упершись в стену,По бороде его чужойКатятся капли в сено.
– Да, дома, правду говорят,Что и вода сыраяКуда вкусней, – сказал солдат,В раздумье утираяУсы бахромкой рукава,И помолчал с минуту. —А слух такой, что и МоскваНа очереди, будто…
Идти – не штука, был бы толк, —Добавил он с заминкойИ так невесело примолк,Губами сжав сенинку.
Жена подвинулась к немуС участливой тревогой.Мол, верить стоит не всему,Болтают нынче много.А немец, может, он теперьК зиме остепенится…
А он опять:– Ну, что же, верьТому, что нам годится.Один хороший капитанСо мной блуждал вначале.Еще противник по пятамЗа нами шел. Не спали,Не ели мы тогда в пути.Ну, смерть. Так он, бывало,Твердил: идти, ползком ползти —Хотя бы до Урала.Так человек был духом золИ ту идею помнил.
– И что же?– Шел и не дошел.– Отстал?– От раны помер.Болотом шли. А дождь, а ночь,А тоже холод лютый.– И не могли ничем помочь?– И не могли, Анюта…
Лицом к плечу его припав,К руке – девчонкой малой,Она схватила за рукавЕго и все держала,Как будто думала онаСберечь его хоть силой,С кем разлучить одна войнаМогла, и разлучила.
И друг у друга отнялаВ воскресный день июня.И вновь ненадолго свелаПод крышей этой пуни.
И вот он рядом с ней сидитПеред другой разлукой.Не на нее ли он сердитЗа этот стыд и муку?
Не ждет ли он, чтобы самаЖена ему сказала:– Сойти с ума – идти. Зима.А сколько до Урала!
И повторяла бы:– Пойми,Кому винить солдата,Что здесь жена его с детьми,Что здесь – родная хата.Смотри, пришел домой соседИ не слезает с печи…
А он тогда сказал бы:– Нет,Жена, дурные речи…
Быть может, горький свой удел,Как хлеб щепоткой соли,Приправить, скрасить он хотелТаким геройством, что ли?