Джозеф Шеридан Ле Фаню «Дом у кладбища»
«КНЯЗЬ-НЕВИДИМКА», или ЗАПИСКИ ПАРСЕЛЛА
Прозвище «князь-невидимка» закрепилось за Шериданом Ле Фаню во второй половине жизни, когда после трагически ранней смерти жены он стал жить замкнуто, редко появляясь в обществе. Конечно, автору таинственных повестей к лицу слухи о тени, скользящей по сумрачным улицам Дублина и склоняющейся в пропыленной антикварной лавке над трактатом по некромантии. Уединенность, однако, не препятствовала активнейшей работе, руководству «Даблин Университи Мэгэзин» и еще несколькими ирландскими изданиями, в которых Ле Фаню принадлежала доля, а также постоянным публикациям в Англии, так что вряд ли этот прилежный труженик так уж похож был на князя — разве что с точки зрения Дублина, где вплоть до середины XX века (свидетель Джойс) любое культурное событие считалось достоянием дружеского круга, студенческой компании, салона или пивной. В молодости и Ле Фаню, по воспоминаниям современников, был общителен, искрометно остроумен. К зрелым годам пламя живого разговора в нем иссякло, тянуло к письменному столу.
И в этом смысле он был «князь» — самодостаточный творческий человек, однако и родословной своей Ле Фаню имел право гордиться: по отцовской линии корни его уходят к тем французским дворянам-гугенотам, которые покинули отечество в конце XVII века, после отмены Нантского эдикта о веротерпимости, и перебрались в Голландию. Названия имений, некогда принадлежавших его роду, — Мандевиль, Секвевиль, Крессерон — прячутся в рассказах и романах потомка. Чарлз де Крессеронс — один из его юношеских псевдонимов.
Добрых чувств к Франции отпрыск эмигрантов не питал: судя по его романам, именно оттуда являются в добропорядочную Англию коварные гувернантки, готовые корысти ради сжить со свету невинную наследницу или захватить место законной жены, а уж если молодой англичанин решится пересечь Ла-Манш, предостережением ему послужит «Гостиница „Летящий дракон“». «Жестокие и подлые французы» отчасти были данью литературной условности, пришедшей на смену «зловещим и коварным итальянцам» ранней готики. Вполне реальные ужасы Французской революции и многолетняя война тому способствовали. К тому же в католической провинции вряд ли стоило пугать читателей черными сутанами и изуверством католиков-итальянцев, как пугали добрых английских протестантов готические романы Анны Рэдклифф. Французы же у Фаню — вполне светские и безбожные.
Католические симпатии со всей очевидностью проступают в первых его рассказах, которые он преподносит в виде архива любопытных историй священника Парселла. Большую часть «Записок Парселла» составляют рассказы неграмотных ирландских крестьян — с диалектными особенностями, со смешными ошибками, когда появляется умное слово «инфантицид» — детоубийство вместо «суицид» — самоубийство и великолепное inhuman, то бишь бесчеловечный, на месте human. Есть здесь и несколько историй в духе обожаемого Фаню Вальтера Скотта — о гибели на дуэли последнего отпрыска старинного ирландского рода, о приключениях бравого роялиста капитана Фицджеральда. Но в естественном для католического священника круге знакомств мы обнаруживаем одного неожиданного рассказчика, появление которого приходится специально объяснять и даже оправдывать. Это голландский капитан, «автор» самой страшной новеллы сборника, единственной в этой коллекции настоящей, без комизма и без реалистических объяснений, ghost story. Хотя и протестант, и оккупант, явившийся в Ирландию с армией штатгальтера Соединенных Голландских Штатов Вильгельма, который после Славной революции 1688 года сделался королем Англии и жестоко подавил ирландское восстание в пользу католического претендента, этот голландский капитан, по отзыву Парселла, был хорошим человеком и «другом нашей веры». Таким виделся писателю и прапрадед Уильям Ле Фаню, послуживший штатгальтеру Вильгельму и получивший земли в Ирландии.
Удивительно обаяние Ирландии, нищей, отсталой, многократно побежденной — те, кто пришел сюда чужаками, оккупантами, спустя поколение-другое роднились с местным дворянством и сами начинали ностальгически вздыхать об «утраченной свободе и попираемой вере», как персонажи первых рассказов Фаню. Но при искреннем интересе к ирландскому прошлому, к фольклору, языку, суевериям ему хотелось, чтобы Ирландия не замыкалась в себе, в своей старине, с доверием открывалась мировой культуре. Католический священник разглядел хорошего человека в голландском капитане — и в сборнике его записок среди сугубо местных сказаний появилась общеевропейская легенда о мертвом женихе, появился голландский колорит, поскольку положительный герой этой повести, конечно же, молодой художник, и поводом для рассказа становится картина.