Хэнк начал хохотать, и его смех становился все громче.
— Это выглядит… Милая, знаешь, а тебе идет.
— Правда? Я хотела казаться моложе, но не планировала выглядеть, как младенец.
Он встал и раскрыл объятия, журнал упал на пол.
— Ну, иди ко мне, родная!
Энни подошла к отцу, они обнялись. Когда Хэнк отстранился, он полез в нагрудный карман и достал маленькую конфету. Ириска. Он всегда считал, что ириски помогают Энни пережить трудные минуты. Так было, когда умерла мама. «Вот, милая, возьми конфетку», — сказал он ей тогда. И позже, спустя годы, всякий раз, когда Энни чувствовала вкус ириски или даже запах, она оглядывалась по сторонам, словно ожидала увидеть рядом отца.
Она с улыбкой взяла конфету, развернула и сунула в рот. Ириска перекатывалась на языке, оставляя вкус воспоминаний. Хэнк дотронулся до щеки Энни:
— Истинная красота — внутри.
— Папа, это женщины так говорят друг другу. Поверь мне, мужчины так не думают.
Хэнк усмехнулся:
— Я думаю, а я, насколько я помню, мужчина. И на мой взгляд, у тебя потрясающая стрижка. Тебе только нужно время, чтобы к ней привыкнуть.
— Ну, я правда чувствую себя другой женщиной, а мне именно этого и хотелось.
— Конечно. — Он потрепал дочь по плечу. — А теперь, может сыграем в «Скрэббл»?
Энни кивнула. Хэнк достал из-под шкафа в углу гостиной коробку с игрой. Похоже, она пролежала там с тех пор, как они играли в последний раз двадцать лет назад. Стряхнув пыль с коробки, он разложил доску на кофейном столике.
Энни смотрела на доставшиеся ей семь деревянных квадратиков, пытаясь придумать слово для начала игры.
— Пап, а почему ты не сказал мне про Кэти Джонсон?
— Разве? Мне казалось, я об этом тебе писал. Или, может быть, рассказал, когда приезжал к вам на Рождество?
— Нет.
Он пожал плечами и отвел глаза.
— Ну что же, полагаю, теперь ты знаешь от этой Лерлин, главной сплетницы в Мистике. Мне жаль, что тебе пришлось узнать об этом вот так.
Энни видела, что Хэнк чувствует себя неловко. Он то и дело теребил воротник рубашки, а на буквы смотрел так, словно это были десять заповедей в оригинале. Он был не из тех, кому легко говорить о смерти. Чьей бы то ни было. И уж тем более о смерти женщины, которая выросла у него на глазах.
Энни не стала настаивать. Вздохнув, она выбрала буквы и начала игру. Все, что она хотела узнать о смерти Кэти и о ее жизни, ей придется выяснить у кого-то другого.
6
Ник Делакруа стоял в своем дворе под проливным дождем и смотрел на вишневое дерево, которое посадил в прошлом году. Потом медленно опустился на колени на мокрую траву и склонил голову.
Он не плакал на похоронах жены. Не плакал он и вчера, когда его дочь исключили из школы. Но сейчас у него возникло непреодолимое желание заплакать, и из-за чего? Из-за того, что это маленькое деревце никак не желало расти. Он поднялся и устало пошел к дому.
Но даже когда он был в доме, за закрытой дверью, он все еще думал об этом проклятом дереве. А все из-за вчерашнего. Вчера был плохой день, а он за последние восемь месяцев пережил их достаточно.
Его Иззи вышвырнули из школы.
При мысли об этом его снова начинал обуревать гнев. А когда гнев проходил, то оставался только стыд. Вчера его Иззи стояла в кабинете директора, ее карие глаза были полны слез, пухлые детские губы дрожали. Ее розовое платьице было все в пятнах и порвано, и Ник со стыдом сознавал, что оно было таким и тогда, когда она его надела. Длинные темные волосы, когда-то ее краса и гордость, спутались и стали похожими на птичье гнездо, потому что их не расчесывала материнская рука.
У Ника мелькнула неуместная мысль: что же случилось со всеми красивыми лентами, которые у Иззи когда-то были?
«Мистер Делакруа, вы же понимаете, что мы больше не можем держать ее в школе?»
Иззи стояла там совершенно неподвижно и ничего не говорила. Но она не разговаривала уже месяцы. Это была одна из причин, по которой ее исключили. Другой причиной было исчезновение. Несколько месяцев назад Иззи стала думать, что она постепенно исчезает, начиная с пальцев на руках. Теперь она носила на левой руке — на руке, которой она больше не могла пользоваться и которую, как она говорила, больше не видела, — маленькую черную перчатку. Недавно она начала пользоваться и правой рукой как-то неловко — она считала, что и на этой руке несколько пальчиков теперь тоже «исчезли».
Она не поднимала головы, не встречалась взглядом с Ником, но по ее щеке медленно скатилась слезинка. Он видел, как она упала на ее платье и превратилась в крошечную серую кляксу. Ему хотелось что-нибудь сказать, но он не знал, как утешить ребенка, который лишился матери. Затем, как всегда, его разозлила собственная неспособность помочь дочери. Это навело его на мысль, что ему нужно выпить, чтобы успокоить нервы. И все это время Иззи стояла там, слишком тихая для шестилетнего ребенка, и смотрела на него с недетским разочарованием.