— Но уже поздно… — растерялась художница. — Одиннадцатый час… Я приеду завтра, рано утром, идет?
— Приезжайте немедленно! — резко сказал Лыгин. — Я свое предложение повторять не буду.
— Вы хотите показать мне коллекцию прямо сейчас? — Александра в смятении запустила испачканные краской пальцы свободной руки в волосы и, шепотом чертыхнувшись, запоздало их отдернула. — Хорошо, я приеду.
— Вы говорите так, будто делаете мне одолжение, — брюзгливо заметил Лыгин. — Я от Богато милостей не жду, а от вас подавно не приму! — И бросил трубку.
А женщина торопливо вытерла краску с волос влажной салфеткой, натянула вязаную шапку, сорвала с вешалки куртку, сумку и привычно сунула ноги в сапоги на каблуках. Будучи невысокого роста, Александра носила каблуки с последних классов школы. К сорока годам она привыкла к ним так, что совершенно не ощущала. Разве что здесь, за городом, на мокром гравии.
…Вот и ограда, сваренная из крашеных железных прутьев, вот приоткрытая калитка. Прямо над ней, высоко на столбе, горит фонарь. Александра толкнула калитку, распахнув ее шире, и ступила на выложенную кирпичами дорожку, ведущую к дому. Она сразу отметила единственное освещенное окно в мансарде. Неудивительно, что издали его вовсе не было видно, свет скрадывали плотные одеяла, служившие вместо занавески. Сквозь них наружу пробивался только слабый малиновый отсвет, тут же растворявшийся в темноте.
«Мог бы включить свет на веранде, там столько старья наставлено, недолго переломать ноги!» Женщина наткнулась на опрокинутое ведро, валявшееся у ступенек, и оно с грохотом откатилось в сторону. Поднявшись на крыльцо и войдя на застекленную веранду, откуда вела дверь в кухню, она подала голос:
— Я приехала!
Ответа не прозвучало. Открыв обитую черной клеенкой дверь, Александра вошла в темную кухню и принялась нашаривать на стене выключатель. Пальцы натыкались на провода, змеившиеся по вагонке, она задела и сорвала с гвоздя что-то железное, тонко зазвеневшее на полу. Наконец нащупала допотопный выключатель и повернула его до щелчка.
Вспыхнувшая под потолком лампа осветила обстановку, которую Александра хорошо помнила. Несколько шкафов, газовая плита с подсоединенным к ней красным баллоном, большой круглый стол, покрытый изношенной скатертью. Дверь в глубине вела в другое помещение, которое Лыгин целиком отдал под коллекции. Вдоль длинной стены кухни поднималась лестница в мансарду, где располагалась спальня коллекционера. В прошлый визит Александра побывала и там, потому что вещи, как водится у собирателей, расползлись по всему дому.
— Я уже здесь! — крикнула женщина, встав на первую ступеньку лестницы и задрав голову к светящемуся проему в дощатом потолке. — Дмитрий Юрьевич!
И вновь нет ответа. «Кажется, он попросту ушел. Черт его знает куда?! Включил фонарь во дворе и ушел. Выходка вполне в его духе. Может быть, он не собирался ждать меня дольше двух часов?! Обиделся?! Хочет наказать?!»
— Послушайте! — уже без всякой надежды проговорила Александра, медленно поднимаясь по крутой лестнице. — Послушайте…
На предпоследней ступеньке женщина остановилась.
Отсюда она видела всю мансарду.
Вот большое окно, плотно завешенное одеялами. Включенная настольная лампа с розовым шелковым абажуром. Письменный стол, заваленный кипами бумаг. Стопки книг по всем углам и составленные друг на друга ящики с коллекциями. Широкая тахта под скатом крыши, несколько скомканных пледов и одеял на ней. Вот подушка на полу…
Подушка на полу.
Взгляд Александры вернулся к подушке, которой было вовсе не место на полу посреди спальни. Женщина преодолела последнюю ступеньку, сделала шаг и наклонилась, чтобы поднять подушку и положить ее на тахту.
Позже она не раз спрашивала себя, зачем сделала это. Из врожденной любви к порядку? Увы, в ее собственном жилище всегда властвовал хаос. Просто потому, что подушка мешала ей пройти к столу, присесть в продавленное кресло, чтобы спокойно дождаться возвращения Лыгина? Но Александра не могла припомнить, что собиралась его дожидаться. В ту минуту ее обуревали другие чувства. Обида. Растущий гнев. Желание посчитаться с человеком, так много мнившем о себе и так мало уважавшем ее. Желание никогда больше его не видеть.
Она помнила, что хотела достать из кармана куртки визитку таксиста, позвонить и сказать, чтобы он возвращался в поселок и забрал ее. Ориентир был прекрасный — единственный горящий фонарь. Дом у последнего фонаря.
Вместо этого женщина наклонилась и подняла с пола подушку.