Раздумывая порой о прошлом, юноша не в силах был постичь, как мог он валяться в грязных норах, терпеть глупые шутки девиц и трактирных завсегдатаев, грубую брань кабатчиков, когда он выпивал больше, чем в состоянии был заплатить? Неужто ему нравилось проводить время с теми пустыми дружками, у которых только и разговору, как один другого надул, провел, отдубасил… Часто ему казалось даже, что все это совсем неправда, что он всегда служил здесь, в усадьбе, а все прочее — только дурной сон. Просто он встретился с Розичкой в роще, она к нему отнеслась с любовью и обещала через год за него выйти — лишь это было прекрасной правдой.
Яхим сдержал слово и в том, что к девушке не приближался. Они виделись лишь по воскресеньям, когда она возвращалась из церкви и шла мимо липы, где он стоял вместе с другими парнями, принаряженный и вымытый, как они; тут он улыбался ей, а она — ему, и Яхим знал точно, что и для нее год этот так же долог, как для него.
Поля, куда Яхим уходил работать, лежали большей частью на холмах; когда Яхим пахал или боронил, то все поглядывал вниз, на усадьбу, где вскоре должен был стать хозяином. Однако при этом никакой спеси в нем не было — он осматривал двор, прикидывая, что там надо починить, подправить.
Отчим Розички ничего в хозяйстве не улучшал и заботился лишь о том, чтобы оно приносило больше дохода. Яхим мысленно тут ставил новый забор, там — новый навес, здесь расширял хлев или сносил ненужный сарай; вон тот лужок превращал в поле, а этот угор снабжал водой вот от этого источника, так что получался новый луг. В саду он мысленно вырубал старые деревья и на их месте видел новые саженцы — словом, уже заранее знал, как все поведет и как устроит, чтобы каждый видел, какой достался Розичке достойный и разумный муж.
Иногда он видел ее выходящей из дому; тут он бросал кнут и вожжи и глядел как зачарованный. А Розичка косила траву на лугах, поливала цветы, мочила у ручья полотна, созывала кур и сыпала им зерно. Иногда, устав, она останавливалась и глядела на гору; конечно, в эти минуты она думала о нем. И Яхим заливался румянцем, как будто она могла увидеть его оттуда, и с удвоенным усердием снова принимался за работу. И весь день потом на душе у него было торжественно и радостно, словно после исповеди.
Как и всему на свете, долгому этому году пришел конец. Снова наступили весенние праздники, снова цвели луга и сады, словно обсыпанные снегом; снова улыбалось солнце с лазурного неба. Но на этот раз улыбались и глаза Розички, когда она бежала рощицей, где год назад нашла Яхима.
Он уже поджидал ее, и ни одна из молодых елей не показалась ей такой же стройной, как его фигура, когда он вдруг выступил из них и оленем бросился ей навстречу.
Сели они на том самом месте, где в прошлом году произошел между ними решительный для их судьбы разговор. И какая удивительная беседа пошла у них в этот раз! То они плакали, то вдруг начинали смеяться, так что диву давались колокольчики да анютины глазки. Они слыхали, будто люди столь мудры, что простой цветок и представить себе того не может, что по мудрости они уступают разве лишь господу богу, а эти вели себя будто неразумные. Уже дикие голуби, чьи сизые перышки блестели на солнце, как серебро, устали ворковать и миловаться в своем гнезде на ветвях бука; ей-богу, всем уже надоело глядеть на влюбленных, и лес шумел: «Довольно! Хватит с нас вашей любви!» Да какое дело до леса этим людям!
Старые ели позади сердито судачили: дескать, нет конца этим вздохам, шепоту и поцелуям. Неподалеку от них поднялось много зеленой поросли — берез, сосен, ясеней, грабов. И вдруг они тоже начали друг к дружке льнуть, клониться, один другого обвивать — точь-в-точь как тот парень с девушкой. И кусты тоже с ума посходили: где была на них блестящая почка, та набухала от радостного томления, а где был бутон, то расцветал под поцелуями ласковых солнечных лучей, как лицо Розички. Разве не вправе были хмуриться старые ели? Им ведь был доверен надзор за лесными нравами, ибо в лесу тоже все должно придерживаться права и закона — не полагается, чтобы лесные дела шли через пятое на десятое, как случается кое-где у людей.
В понедельник после праздника зашел Яхим в управу к начальнику за бумагой.
Начальник был человек суровый и чванливый; он притеснял и обирал народ, как только мог, зато слыл самым ревностным прихожанином. Был у начальника сын, ни в чем отцу не уступавший. За это ему на танцах Яхим, бывало, не раз пересчитывал ребра. Так что встретили его не слишком приветливо.