Ксавера не могла продолжать — слезы душили ее.
— Да, верно, я не позволила запугать себя и не свернула с пути, который сама себе избрала, — воскликнула пани Неповольная, сверкнув глазами. — В самый решительный миг, когда все упали на колени и, ломая в отчаянии руки, готовы были от страха лишиться чувств, я послала ключницу на лесной склад и в лесопилку за рабочими со строгим приказом: прийти и рассеять собравшуюся на площади толпу, рассказав людям о моих бессчетных благодеяниях. В противном случае все до последнего поденщика рисковали лишиться заработка. Тут-то и обнаружилось, сколь пагубное влияние оказывал на мою челядь самоубийца, говоривший со всяким так, будто все равны не перед одним богом, но и перед людьми, мало того — внушал им подобные взгляды. Все эти оборванцы, существовавшие на свете лишь благодаря моему милосердию, тоже подняли страшный шум и крик, едва услышали, что он мертв. А потом посмели не только пренебречь моим приказанием, но и, самовольно бросив работу, устремились вслед за палачом, и всякий, у кого нашелся белый платок, омочил его в капавшей на мостовую крови этой якобы невинной жертвы. Своими руками выкопали они ему могилу под виселицей близ ольшанской церкви, выкрали из ризницы дорогую завесу и большой золоченый крест, завернули его, воздвигли крест на могиле, а рогожу поделили между собой, будто это некая святая реликвия. День и ночь непрерывно звонил по нем погребальный колокол, а я и мой дом были брошены на произвол судьбы. Пришлось вызвать солдат и разогнать мерзавцев.
— Как? — с возмущением воскликнула Ксавера. — Эти неблагодарные отказали вам в помощи, посмели противиться вам, а вы не только не исполнили свою угрозу, но еще и кормили их до самого недавнего времени? Мне непонятно такое великодушие, и сегодня я в первый раз решительно не согласна с вами: никогда, ни за что нельзя было их прощать, пусть бы это стоило вам половины, пусть даже целого состояния!
— К счастью, в то время у меня были куда более просвещенные советчики, чем моя, а теперь и твоя уязвленная гордость, — прервала ее пани Неповольная с коварной усмешкой, мелькавшей по временам на ее губах. — Разумеется, я не могла совещаться с ними тут же у всех на глазах — это было сделано позже и скрытно ото всех; не беспокойся: все устроилось именно так, как следовало. Спустя некоторое время все работники один за другим вернулись на свои места, и я в отношении них вела себя так, будто ничего не случилось, но зато делала вид, будто мне ничего не известно о том, что другие хозяева начинают больше платить или уменьшают рабочий день. Итак, за последние двадцать лет я не прибавила никому ни единого крейцера и не простила ни одной минуты опоздания, решительно ничего не изменив с тех пор, как приняла в свои руки дело после мужа. Памятуя о своей вине, никто из рабочих не осмеливался роптать или желать каких-либо улучшений. В результате я стала продавать товары дешевле, чем другие купцы, покупатели ко мне валом валили, мелкота разорялась, и вот наконец я стала полновластной хозяйкой всего Подскалья. Состояние мое со дня на день возрастало, и скоро мой капитал удвоился. Я наказала их тем, что они помогли мне стать еще богаче, а это много досаднее, чем если бы я разорилась. И вот наконец я продала все свое заведение, однако же не прежде, чем собрала достаточные средства, чтобы вести уже не купеческий, а дворянский образ жизни.
— А кто были эти осмотрительные и опытные советчики?
— Преподобные отцы из святой обители, что напротив нас. Если бы их благотворное влияние на простой народ не было парализовано богопротивной политикой трона, того возмутительного происшествия, конечно, не случилось бы. Уже ходили слухи, что император Иосиф вознамерился изгнать иезуитов из своего государства, и через несколько месяцев это произошло. Отец Иннокентий сразу возвестил нам, что наступает трудное, роковое время — и в самом деле, через два года после изгнания иезуитов вспыхнул крестьянский бунт{11}, ну, об этом я тебе не раз говорила. Едва мы оправились от страха — ведь эти деревенские разбойники готовы были поджечь Прагу со всех четырех концов, а нас ограбить и разорить, — как стали приходить наводящие ужас известия, будто подобные события разыгрались и во Франции, только еще во сто крат серьезнее, и если вовремя не остановить безбожников, заразится весь свет. Хоть бы господь не попустил! Хоть бы избавил мир от этой напасти, нас прежде всего! Ведь в нашей стране семя всякого мятежа прорастает с ужасной быстротой и дает весьма нежелательные всходы. Свидетельством тому, казалось бы, даже самые незначительные события. Моя мать не раз говорила, сколько понадобилось времени, чтобы благочестивое приветствие «Хвала Иисусу Христу», объявленное как единственное для всех еще в дни ее молодости, внедрялось в Чехии. И внедрялось оно здесь с большим трудом, в то время как мораване его приняли сразу.