Да, так она и поступит! Леокад, конечно, рассердится, что она не хочет возобновить прежние отношения; к тому же он ведь первый подошел к ней. Он станет избегать ее, она тоже будет всячески уклоняться от встреч, чтобы не поддаться искушению и одним нескромным движением своего неразумного сердца не разрушить тот величественный памятник, который намеревалась воздвигнуть себе в веках.
Как нетерпеливо, как гневно встряхивала она кудрями и наконец, досадуя, что все еще не нашла того пути, который помог бы ей выбраться из лабиринта противоречивых чувств, сорвала с головы венок из лилий и безжалостно разодрала шелковые цветы все до последнего лепестка, словно цветы своей души уничтожала в слепой надменности.
А что, если Леокад захочет ответить ударом на удар и у всех на глазах станет ухаживать за другой? Нет, нет, этого не должно случиться, она не вынесет!.. Можно ли пережить, что и с другой он будет говорить с теми же интонациями, с тем же восхищением во взоре, говорить те самые слова, что еще так недавно говорил ей!.. Ну а если проболтается: она, мол, отвечала на его рукопожатия?.. Ни за что! Не смеет он брать назад то, что принадлежит ей, это ее вечная собственность!
Ксавера резко поднялась с колен, исполненная жизни, эгоистичная, — в ней заговорила бабушкина кровь.
Покойно в гроте! Сладко журчит в траве ключ — похоже, добрый человек делится с нами своими сердечными радостями, нежно улыбается среди благовонных растений святая дева, простирая в безмолвном благословении свои объятия, луна заглядывает в этот уютный уголок, в саду мечтательно шелестит листва — и только в душе прекрасного человеческого существа, напоминающего своей неподвижностью мраморное изваяние, разлад, бушуют страсти…
Ксавера размышляла долго. Сама того не зная, она готовилась осуществить пророчество Клемента и наказать его брата, полюбившего ту, которую ему следовало бы ненавидеть, отомстить за то, что он охладел к благородному делу борьбы за свободу.
Долго раздумывала Ксавера и все еще не могла прийти к окончательному решению.
— О святая дева! — взмолилась она в отчаянии и снова упала на колени. — Молю, снизойди до меня, окажи мне свою святую милость, ведь сегодня я славила тебя. Ужели ты хочешь, чтобы я себя презирала, а недостойная соперница смеялась надо мной? Посоветуй же, как поступить, — все, все готова я отдать тебе!
Последние слова она произнесла с такой горячностью, так громко, что они отозвались эхом от сводчатого потолка и дозвучали, подобно живому голосу, в нише за спиной статуи. Ксавера с изумлением прислушалась к замиравшим звукам…
Неожиданно разрешились все затруднения, разгадались все загадки. Сама не замечая, совершенно непроизвольно девушка глухо повторяла: «Хочу отдать тебе… тебе… тебе…»
Да, святая дева услышала ее! В порыве безмерной благодарности Ксавера готова была припасть к ее ногам, когда ее слуха коснулся какой-то шорох. Недовольная, что ей помешали, она обернулась — в дверях стояла ключница. Вдруг старуха быстро перекрестила себя и ее.
— Что случилось? — спросила девушка. — Почему ты крестишься, что тебе здесь надо?
— Я едва узнала вас, барышня, — оправдывалась старая женщина. — Бледны как смерть, глаза остекленели, волосы разлохматились и падают на лицо… Мне показалось, я вижу покойную мать вашу.
Дрожь охватила Ксаверу, мороз побежал у нее по спине: сегодня в первый раз старая верная служанка сама заговорила о ее несчастной матери. Это произвело на нее такое же впечатление, как тогда в притворе церкви, когда злая нищенка указала на нее своим грозящим перстом, и ей показалось, что она унаследовала от матери что-то ужасное.
— Зачем ты здесь? Я тебя не звала, — опять напустилась она на ключницу, надеясь таким путем избавиться от охватившего ее тягостного чувства.
— Пришла сказать, что уже давно пробило полночь, а ваша бабушка приказала как можно раньше разбудить вас и начать одевание для поездки во дворец.
— Ах да, ведь завтра мне предстоит быть представленной принцессе, — вспомнила Ксавера, и новая мысль пронзила ее мозг подобно сверкающей молнии. То, что бродило в ней до сих пор подобно туману, приобретало все более определенные очертания…
Она позволила ключнице проводить себя до своей комнаты — как раз над бабушкиной спальней, — но не разрешила раздеть и приготовить ко сну. Далеко высунувшись в широкое окно эркера, поднимавшееся над ее головой в виде стрельчатой арки, девушка устремила взгляд на расстилавшуюся внизу площадь. Это ныне там прелестный сад, а прежде она была пустынная, пыльная, немощеная, а в самом ее центре темнели развалины старинной церкви, о которой рассказывалось столько страшных историй.