— И за то, что ты такой заботливый, и за то, — она гладит мочку его уха, — что уши у тебя красивые.
— Правда?
— А что, тебе никто этого не говорил?
— Никто и никогда.
Том притягивает Люси к себе и начинает целовать ее шею и плечи. Его теплое дыхание разливается по ее коже.
— Почему бы нам не сказать им об этом сегодня? Зачем ждать?
— Пока не время. Я пока не хочу, — отвечает она, глядя в темноту.
Том смотрит на часы и стонет:
— Какая рань! Зачем мы вообще проснулись в такую рань, давай еще немного поспим!
Но Люси понимает, что больше не заснет. Она откатывается от него, ложится на бок и кладет руку на живот. Свет желтого уличного фонаря с террасы треугольником падает на одеяло. Три дня до свадьбы. Три дня до свадьбы с замечательным и незамысловатым мужчиной, который тихо сопит рядом.
Заземленным. Именно так сказал про него отец после их первой встречи. Самая правильная характеристика для Тома. Очень хорошее определение. Он действительно заземлен — твердо держится на ногах и не витает в облаках. Они встретились в Гластонбери в рейв-палатке два года назад, и по тому, как Ева закатила глаза, а мать почти не отреагировала, когда она рассказала им о своем новом парне, они явно ждали, что тот окажется очередным проповедником ЗОЖ и восточных практик. Но Том, с его теплотой, добродушием и обаятельной улыбкой, покорил их обеих почти сразу. Даже Марго, которая познакомилась с ним на том самом шестидесятилетии отца, нашла момент, приникла к ее уху и прошептала: «Он очень хороший, Люси».
Она лежит в темноте и вспоминает прошлый вечер. Надежда, что мать и Марго пережили этот семейный обед мирно, не покидает ее. А вдруг они даже смогли прийти хоть к какому-то согласию. Кстати, надо и ей прийти к какому-то согласию с Евой. Совсем скоро уже будет пора вставать и отправляться в студию. Там сегодня придут новые посетители, так что нужно сделать расписание на следующий месяц. А еще поговорить с одним местным художником, чтобы он нарисовал мандалу на стене. Да, принять новые коврики для йоги, которые она недавно заказала. И все это нужно сделать до субботы, потому что потом она не появится там целую неделю.
Жизнь пролетает стремительно. Точно над головой неумолимо и безжалостно раскачивается маятник часов и заставляет ее сердце биться с ним в такт — все быстрее и быстрее. Иногда хочется замедлить этот бег, а то и вовсе поставить его на паузу. Но не сейчас… Не сейчас.
Живи своей правдой. Яркие неоновые слова полыхают на изнанке ее век. Она смакует свою вину. Может, Том прав и стоит рассказать им обо всем сейчас, еще до свадьбы? Она пытается представить эти разговоры один на один и телефонные звонки каждому, а потом их реакцию. Нет уж. Лучше все сказать, когда они соберутся вместе на семейном ужине. Сразить их всех сразу, скопом.
Люси гонит из головы все эти мысли и сосредоточивается на дыхании: медленный вдох и выдох. Она же сама учит всех этих стиснутых проблемами клерков и вечно измотанных родителей, как правильно расслабляться и дышать. Странно, что такое естественное, данное нам природой по умолчанию занятие кажется иногда настолько трудным, что ему необходимо учить. Но если она прямо сейчас позволит, то страх проникнет к ней через окно спальни и обернется вокруг нее, точно простыня. Этого нельзя допустить. Ради Тома, который лежит рядом. Поэтому она больше не будет думать ни о свадьбе, ни о том, какая боль разъединила всю ее семью. Боль, которую необходимо излечить. Она не будет думать о той новости, которую знают пока только они с Томом и которой она должна поделиться со всеми. Она не будет думать об этом сейчас. Сейчас она будет просто дышать. Дышать.
8
Марго лежит в постели и срывает со стены полоски обоев. От выцветших на солнце маков и плетистых роз, которые она помнила с самого детства, ее кожа зудит. Сколько же утр она просыпалась, глядя на эти цветы? В ее память до боли въелся этот прогиб матраса и узор на стенах так, что она больше не чувствует себя взрослой. Она вновь подросток. Полый и никому не понятный.
Она пальцем обводит цветок и упирается ногтем в стык, где соединяются полотна обоев, и, подцепляя, тянет на себя. Еще одна длинная треугольная полоска скручивается в ее пальцах, точно тонкая яблочная шкурка. Марго внимательно смотрит на нее и бросает на кровать — в кучу других таких же. Немного отпрянув в сторону, она с удивлением обнаруживает: часть стены с оборванными обоями стала напоминать лицо, покрытое шрамами.
Что же такого особенного в возвращении в Уиндфолз, если оно лишает человека всего, что он успел приобрести? Что же в этом возвращении, если оно вновь делает человека таким, каким тот был когда-то? Неужели двери дома, где прошло детство, мгновенно возвращают к той исходной точке? Точно проверяют: да, она по-прежнему та самая девочка, которая зарылась поглубже, спряталась под слоями ее настоящего, но до сих пор та, кем когда-то была. И ей по-прежнему больно. Стыдно. Невыносимо. Это разливается по всему ее существу и страшно бесит. Неужели все только потому, что она вернулась в это место.