Фиби Чепмен Макаллистер выглядела такой измученной, что он не удивился бы, если бы легкий летний бриз сдул ее, как пушинку. Те двенадцать часов, которые она проспала, оказались явно недостаточными, чтобы вернуть природный румянец на ее осунувшееся лицо. Было совершенно очевидно, что она держит себя в руках только крайним напряжением воли и что эта воля уже почти исчерпана, так что Фиби опасно приблизилась к порогу полного физического истощения.
А он еще вчера вечером вел себя, как последняя скотина!
Мерфи сжал губы — нет, ему не может быть прощения! Его вчерашнее поведение нечем оправдать.
Хрупкая, как треснувшее стекло, — такой была Фиби этим утром.
Он бессильно уронил руки — несмотря на эту трогательную хрупкость, Фиби оставалась женщиной, сводившей его с ума и будившей в нем ярость. Женщиной с копной темных непокорных волос, в нелепой шелковой ночной рубашке, обольстительно облегающей изгибы ее тела, так что, казалось, нежный жар ее кожи сквозил в темных бликах материи.
Это была женщина, возбуждавшая его, и он почувствовал, как кровь вскипает в его жилах.
Больше того, она, похоже, знала это.
Ее дрожащие руки и расширившиеся глаза подсказали ему: она поняла, что именно заставило его замереть на пороге ее комнаты. Участившееся дыхание и напрягшаяся грудь красноречивее слов говорили о том, чего сама Фиби никогда бы не осмелилась произнести вслух: она отвечала на его чувства.
Было опасно стоять тут столбом и смотреть на ее бледное лицо, на ее зовущее тело, пробуждающее в нем мужчину.
Он даже не мог вообразить, до чего опасна эта близость, пока не оказался тут.
Фиби в беде, и она приехала искать его помощи. Сердце у него сжалось, их взгляды встретились, и он почувствовал прилив отваги, которой ему так не хватало. И еще — прилив желания.
Мерфи глубоко вздохнул и сделал усилие, чтобы прогнать прочь наваждение. Нет, он не намерен сгорать от желания овладеть Фиби Макаллистер. И, разумеется, он не должен чувствовать такую необъяснимую нежность к женщине, оставившей родителей и покинувшей родной город исключительно из собственных эгоистических соображений и даже не подумав о той боли, которую этот отъезд причинил любящим ее людям.
Пожалуй, она возвращалась назад лишь однажды — на похороны родителей. Они так нуждались в ней, яростно повторял он про себя, а она их все равно бросила.
Да, он часто повторял себе это. Как яркая, прекрасная бабочка, она умчалась куда-то прочь, вдаль, вместе с легким бризом, позабыв о существовании всех.
Ее родителей. Его, Мерфи, существовании.
Ему не должно было быть до этого никакого дела, но отчего-то было.
Он сам не понимал, почему. Почему его терзала обида на Фиби?
Сжав пальцами кружку с кофе, она смотрела на него снизу вверх огромными молящими глазами. Вопрошающий взгляд этих глаз нисколько не соответствовал тому, что она говорила.
Что с ней случилось? Неужели все эти годы он неверно судил о ней?
Он потер глаза. Наверное, он просто ослеплен соблазнительным зрелищем — очаровательная молодая женщина в весьма сексуальном красном белье. Да, пожалуй. Пожалуй, все обстоит именно так.
И все-таки он совсем сбит с толку!
На лестнице послышался быстрый топот.
— Мама! Мерфи! Ну где же вы? — Задев ему дверью ногу, Берд просунула голову в небольшую щель. — Что вы делаете?
Мерфи прочистил горло.
— Хороший вопрос, Берд. Я… Я тут немного отвлекся.
— Да, и я составила ему компанию. — Избегая его взгляда, Фиби адресовала дочери бледную улыбку. — Ты проголодалась, дорогая?
— Проголодалась, проголодалась, проголодалась. — Берд прижалась щекой к ноге Мерфи и с надеждой посмотрела вверх. — Сегодня мы с Мерфи будем готовить на завтрак омлет. Правда ведь?
Его растрогал доверчивый взгляд девочки.
— Конечно. Как насчет того, чтобы повторить вчерашний ужин, Фиби? — Он заставил себя посмотреть на нее и изобразил на лице вежливую улыбку, с которой любой благовоспитанный хозяин должен смотреть на своего гостя. Разумеется, не так-то просто было совсем игнорировать красное неглиже. — Яйца наверняка еще найдутся в доме.
— Ну пошли, Мерфи! — Берд нетерпеливо дергала его за руку. — Идем со мной, видишь, мама еще не допила кофе.