- Не бойтесь, это сова. Мы просто её спугнули, - я поспешил успокоить, прижавшегося ко мне в страхе парня.
Задрав голову, он смотрел в озаренное почти полной луной небо, а я, словно заколдованный, не мог оторваться от полоски белоснежной кожи с соблазнительными вкраплениями родинок и приоткрывшихся в удивлении губ. Будто подтолкнутый невидимой силой, я обнял его за плечи и встал ровно напротив. В ту же секунду, Билл опустил голову и столкнув нас нос к носу, рвано выдохнул.
Я напал на его губы, успев перехватить этот теплый выдох и не дать им сомкнуться. Заполонивший грудь жар, резко ухнул в голову, когда я осознал, что стиснутый мною парень совсем не двигается. Под моими ладонями были жесткие, напряженные плечи, а прижатая ко мне грудь едва вздымалась. Резко распахнув веки, я столкнулся с оторопелым, немигающим взором и тут же отпрянул.
- Простите меня, Билл..., - я задыхался и дрожащей рукой прикрывал посмевшие его коснуться губы.
Он молчал и по прежнему не двигался, лишь растерянно блуждая по мне каким-то остекленевшим взглядом.
- Извините меня..., - я отступал назад и молил Небеса сжалиться и разверзнуть под моими ногами, и без того нетвердую почву.
9.
Я ушел. Постыдно сбежал, так и оставив стоять оторопевшего Билла у калитки. Заполонивший мою голову туман был непроглядным и я какое-то время находился в полнейшей прострации, не позволявшей мне сконцентрироваться на случившемся.
Я вернулся в «Два барсука» и, словно запрограммированный механизм, на автомате заканчивал свою работу. На таком же автопилоте со всеми прощался и помогал Марте закрывать ресторан. Пожалуй единственное, что отличало меня в эти часы от напичканной шестеренками жестянки, это трепыхавшийся в груди и норовящий оборваться мне под ноги орган.
Лишь глубокой ночью, оставшись наедине с собой в припаркованном у дома автомобиле, я в полную силу ощутил наваливающуюся на мои плечи реальность. Уронив гудящую голову на руль, я закрыл глаза и отдался в тиски, сковавшему меня липкому мандражу. Боязнь того, что я изломал нечто хрупкое и жизненно для меня важное, была главенствующей и не давала нормально вдохнуть. Будто преодолевший стометровку на пределе своих возможностей, я боролся с давящей на грудь тяжестью и задыхался. Я чувствовал себя несмышленым ребенком, которому дали подержать в ладошках маленькую пташку, а он заигрался и невзначай её придушил. И теперь, это внутренний «убийца» во мне был напуган и растерян, искренне не понимая, как такое могло приключиться?
Прокрутив в памяти момент своего помутнения рассудком с сотню раз, я по-прежнему горел желанием провалиться сквозь землю и на все лады крыл себя матом. Ведь он не подал мне ни малейшего повода... Не выказав ни жестом, ни взглядом, ни тем более словом, что я могу позволить себе подобную роскошь. Так какого же, спрашивал я себя, чёрта?! Ответ никак не находился, сколько бы я ни требовал самоотчёта и не взывал к своей заблудшей совести.
Мне хотелось себе аплодировать, потому как еще с утра, я и подумать не мог, что вот так вот запросто, смогу превзойти себя в собственной же глупости. Признав полное, одержанное мною фиаско, я откинулся на сидении и зашелся тихим, припадочным смехом.
- Идиот... Боже, почему я такой идиот? - впиваясь пальцами в гудящие виски, я жаждал знать, почему Создатель подсунул мне брак и обделил мою черепную коробку нормальными мозгами.
Сомнений не было – своей несдержанностью, я искалечил то, что вряд ли подлежало восстановлению. Украв этот поцелуй, я поверг парня в шок и наверняка обидел или даже оскорбил. Других вариантов, у меня, к сожалению, не было. Я попросил его меня простить и готов был извиняться бесконечно, но стыд, был ни единственным, сгрызаемым меня сейчас чувством.
Неожиданно поддавшись нахлынувшему на меня наваждению, я словно расставил точки, над подвешенном в воздухе «i». И они оказались вовсе не теми, о которых я тайком, даже от самого себя грезил. Моя, так громогласно вопившая изначально, интуиция в какой-то момент притихла, совершенно опрометчиво оставив меня один на один со влекущей в свою пучину пропастью. И я шагнул в неё. Забыв о губительной высоте и дарованном нам при появлении на этот свет чувстве самосохранения. Я поддался этому коварному искушению, забыв и том, как больно бывает падать.
И сейчас, сидя в кромешной темноте, я рукоплескал своей глупости и умолял замолчать скребущееся в груди сердце. Оно жестоко обманулось и не снискав взаимности, теперь болезненно ныло. Мне казалось, что кто-то правящий нами наверху, злорадствующе потешался и вновь пытался преподать мне так и не выученный когда-то урок. И даже сосны, клонящие свои стволы от вдруг налетевшего порывистого ветра, казались неодобрительными и махались в мою сторону колючими ветками.
Жалеть о чём-то и припоминать себе о звонящей когда-то в колокола осторожности, было слишком поздно. Обладатель глаз цвета крепкого кофе, уже занял в моём сердце своё царственное место и свергнуть его с этого пьедестала мне было теперь не под силу.
Спать я ложился совершенно измотанным и разбитым. Перевернувшись с боку на бок больше десятка раз, я закрывал глаза в надежде на встречу с проглотившей бы меня темнотой, но вместо своей спасительницы, продолжал видеть одно и то же. Стоящий передо мной как наяву, этот образ сбивал едва-едва успокоившееся дыхание и манил меня всё дальше от обещающего забвение сна. Я не смел его прогнать, раз за разом переживая этот шквал немыслимой силы эмоций, который подталкивал меня вновь и вновь оказываться на освещенной ночным светилом дороге.
Проваливаясь в тяжелый сон, я неожиданно осознал, что абсолютно не поддаюсь жизненной дрессуре и, вероятно, от природы являюсь мазохистом. Во мне сиреной выло понимание того, что доведись случиться чуду в виде дарованной мне возможности заново пережить этот вечер, я принял бы предложение и прожил его без каких-либо изменений.
Воскресенье для меня началось уже после полудня. Вместе с довольно мучительным пробуждением, ко мне настойчиво возвращались будоражащие и без того воспаленное сознание мысли и я сам для себя сказался больным. Словно вторя моему поганому самочувствию, природа за окном тоже буйствовала, штурмуя моё жилище ураганной силы ветром и хлеща по крыше и стеклам проливным дождем. Не удосужившись подняться с постели, я смотрел на лижущие окно косые струи и думал о том, что с моим диагнозом, любой, даже самый квалифицированный врач абсолютно бесполезен.
Погрязший в собственных переживаниях, я ловил себя на мысли, что отдал бы всё у меня имеющееся, лишь бы узнать, о чём сейчас думает Билл. И как бы мне ни хотелось ясности, я был рад имеющемуся у нас запасу времени, в течение которого можно было остыть и поразмыслить. В данный же момент, мне не хватало трезвости ума и здравости мысли и я совершенно не представлял, как мне себя с ним вести, случись прямо сейчас увидеться. Я изо всех сил старался отвлечься, но сам того не желая, весь остаток дня писал в голове сценарии к нашей будущей встрече. Прикидывал, что и как ему скажу, перебирал в памяти его жесты и взгляды, ища в них помощи и, быть может, подсказку.