Он снова ударил в ладоши, и в комнату молча вошли еще слуги. В руках одного из них была небольшая жаровня с пылающими углями; другой держал маленькую плетеную клетку, внутри которой дико металось какое-то живое существо; третий нес медную чашу с двумя ручками по богам, с которых свисала блестевшая в лучах солнца гибкая стальная лента.
Фурне почувствовал, как волосы у него встают дыбом. Что за ужас теперь ожидает его? Где-то в глубине души он подозревал: то, что должно сейчас произойти, по своей жестокости превзойдет воображение любого нормального, здравомыслящего человека. Неожиданно в узких глазах мандарина блеснул адский огонь. Да был ли он вообще человеком? Может, это сам дьявол в человеческом образе?
Несколько слов на неведомом Фурне юнаньском диалекте, и слуги распластали девушку, положив ее жалкое беспомощное тело спиной прямо на чудесный ковер с павлиньим узором.
Только одно слово сорвалось с тонких губ мандарина, и мускулистые руки сорвали одежду с верхней части ее тела. Бледная и безмолвная, она лежала на этом чудесном ковре, не сводя глаз с лица Фурне: она молчала, прикусив губу, чтобы, не дай Бог, слова ее не поколебали решимости любимого человека.
Фурне отчаянно рвался из рук стражников, но те были сильными парнями и крепко держали его.
— Запомни, Юн Ли, — задыхаясь прокричал он. — Ты заплатишь за это! Черт бы побрал твою желтую душу!
Мандарин не реагировал на его угрозы.
— Продолжайте, — приказал Юн Ли слугам. — Следите внимательно, месье лейтенант, за тем, что они делают. Сначала ее запястья привязывают к ножкам тяжелых предметов мебели — это чтобы она не могла пошевелиться. Вас удивляет, зачем понадобились такие крепкие веревки, к чему все эти узлы и петли, когда речь идет о столь хрупкой девушке? Уверяю вас, все это делается неспроста. Находясь под медной чашей, один довольно хлипкого телосложения человек оторвал себе руку у запястья, лишь бы освободиться.
Мандарин замолчал. Девушка лежала, привязанная так туго, что едва ли могла даже сдвинуться с места.
Юн Ли внимательно следил за приготовлениями.
— Отличная работа, — сказал он. — Но если она все же вырвется хотя бы из одного из узлов, тот, кто завязал его, будет бит бамбуковыми палками в течение часа. А теперь чашу! Дайте-ка мне взглянуть на нее.
Он протянул тонкую руку. Слуга с почтительным видом передал ему чашу, с ручек которой свисала гибкая стальная лента. Фурне, смотревший на все это глазами, полными ужаса заметил, что к ленте подсоединен замок, снабженный регулятором, благодаря которому длина ленты могла быть уменьшена или увеличена. Все это чем-то напоминало пояс или ремень.
— Отличная работа, — повторил мандарин, вертя чашу в рука, словно лаская ее своими изящными пальцами. — Но я допускаю, что лейтенант и молодая леди незнакомы с этим маленьким устройством. Давайте объясним, а точнее — продемонстрируем его. Кан-су, укрепи ее на месте. Нет, нет, пока только чашу.
Другой слуга, который было шагнул вперед, тут же вернулся на место. Тот, кого он назвал Кан-су, взял чашу, встал на колени рядом с девушкой, пропустил стальной пояс у нее под спиной, положил чашу кверху дном на ее плоский живот и туго, так, что края врезались в мягкую плоть, затянул и скрепил замком концы пояса. Прижатая пропущенной через обе ручки гибкой блестящей лентой чаша сильно впилась в тело девушки. Затем слуга встал и молча сложил руки на груди.
Фурне почувствовал, как его тело содрогнулось от ужаса — за все это время Лили не произнесла ни единого слова, хотя было заметно, что острые края чаши больно вонзились в ее живот.
Но вот она наконец разомкнула губы:
— Не сдавайся, Андре, — бодро произнесла она. — Я выдержу. Нет, правда, сов… совсем не больно!
— Боже! — дико вскрикнул Фурне, тщетно пытаясь вырваться из крепких объятий желтых рук.
— Совсем не больно! — как эхо повторил мандарин последние слова Лили. — Пожалуй. И тем не менее мы снимем чашу — надо же быть милосердными людьми.
По его приказу слуга открыл замок и снял пояс на белой коже девушки остался ярко-красный след от обода чаши.
— И все же, мне почему-то кажется, мадемуазель и месье, что вы не до конца понимаете суть происходящего, — проговорил он. — Что ж, сейчас мы снова установим ее на прежнее место, но перед этим поместим под чашу вот это!
Быстрым движением он выхватил из рук стоявшего в углу слуги плетеную клетку и поднес ее к свету.
Фурне и Лили с ужасом смотрели на клетку. Внутри ее — и теперь они это отчетливо видели — бегала крупная серая крыса: усатая морда, бусинки-глаза, суетящаяся, мерзкая крыса, пытающаяся прогрызть прутья клетки ослепительно белыми резцами.
— Боже праведный! — выдохнул Фурне. Его мозг отказывался постичь всю жестокость той участи, которая ожидала Лили, — он мог лишь молча смотреть на эту неугомонную крысу, смотреть, смотреть, смотреть…
— Ну, а теперь, я уверен, вы все поняли, — раздался спокойный голос мандарина. — Крыса под чашей. Кстати, обратите внимание на ее днище. Видите небольшое углубление? Сюда мы положим раскаленные угли — чаша нагреется, жар станет невыносимым, крыса не сможет дольше терпеть его и у нее не останется другого выхода, как прогрызть себе путь в теле этой леди! А сейчас еще раз спрашиваю, лейтенант, так как насчет сторожевого отряда?
— Нет, нет, НЕТ! — закричала Лили. — Они не сделают этого… они пытаются напугать нас… они же люди. Они не смогут этого сделать, люди неспособны на такое… Молчи, Андре, молчи, что бы ни случилось, не позволяй им победить тебя! Не позволяй им превратить тебя в предателя!
Мандарин махнул рукой, и слуга с чашей снова приблизился к полуобнаженной девушке. Но на сей раз вперед вышел и тот слуга, что стоял с клеткой. Он засунул руку в клетку и, ловко увертываясь от укусов острых крысиных зубов, схватил извивающегося грызуна за загривок.
Чашу установили на прежнее место. Фурне в отчаянии бился: если бы ему удалось высвободить хотя бы одну руку, схватить какое-нибудь оружие!
Лили издала резкий, сдавленный вопль.
Крысу сунули под чашу.
Клик! Замок защелкнулся, и они стали накладывать на медное днище красные угли. Лили не переставая дергалась и извивалась в своих путах, чувствуя, как ужасное создание бегает под медным куполом по ее обнаженному животу.
Один из слуг протянул бесстрастно сидевшему мандарину крошечный предмет.
Юн Ли чуть приподнялся и разжал ладонь.
Это был маленький ключ.
— Этот ключ, лейтенант Фурне, — сказал он, — открывает замок на поясе, удерживающем чашу. Он ваш — в обмен на требуемую информацию. Разве вы не проявите благоразумие? Скоро будет уже поздно.
Фурне взглянул на девушку. Лили уже успокоилась, прекратила сопротивление, глаза ее были открыты. Может, она потеряла сознание, мелькнула у него мысль.
Угли слабо дымили на днище чаши. А под ее резными стенками — и Фурне вдруг ясно увидел эту картину — судорожно мечется серая крыса, совершая круг за кругом, пытаясь убежать от все более нарастающего жара. Наконец она вонзает свои острые зубы в мягкую белую кожу, отчаянно вгрызается, ввинчивается, протискивается в плоть…
Боже!
Его долг — его флаг — его полк — Франция! Молодой младший лейтенант Пьер Дежарден, веселый маленький Пьер, и еще двадцать человек — всех их застигнут врасплох и жестоко изрубят, а кого-то приберегут для пыток. Всех их сметет сокрушительный налет дьявольских бандитов, и все это случится из-за его предательства? Сердцем он чувствовал, что не сможет на это пойти.
Он должен хранить твердость — должен устоять…
Если бы он только мог взять на себя все страдания Лили нежной, любящей, маленькой Лили, мужественной Лили, в жизни своей не обидевшей ни единой живой души…
Комнату заполнил ясный, отчетливый, нечеловеческий крик.
Обратив к девушке свой полный отчаяния взор, Фурне увидел, что тело Лили, чуть не надвое разрезанное впившейся в кожу стальной лентой, изогнулось дугой и приподнялось над ковром. Сейчас он увидел то, чего не заметил раньше: в одном месте край чаши имел небольшую щербину, и теперь оттуда сочилась, медленно стекая по белой коже девушки, тоненькая струйка крови!