В голове у неё не укладывалось, как такая тварь могла выйти из её чрева. Как вообще могла существовать? Она знала, что у людей иногда рождаются уроды. Некоторые работали в одном из павильонов их ярмарочного шоу. Действительно, выглядели более чем странно. Но разве можно было сравнить их с этим младенцем? Он мог дать сто очков форы любому из этих уродов. Почему такое случилось? Почему?
Убийство этого ребёнка стало бы актом милосердия. В конце концов, не было у него никакой возможности насладиться радостями нормальной жизни. Он всегда оставался бы уродом, объектом насмешек и презрения. Проводил бы дни в горечи и одиночестве. Ему бы отказывали во всех удовольствиях, у него не было шанса обрести счастье.
Более того, если бы ей пришлось всю жизнь приглядывать за этим существом, она тоже не смогла бы найти своего счастья. Даже мысль о том, что она будет растить это чудовище, повергала Эллен в отчаяние. Убийство обещало стать актом милосердия и для неё, и для этого наводящего ужас мутанта, который сейчас смотрел на неё из детской кроватки.
Но римская католическая церковь не признавала убийств из милосердия. Даже самые благие мотивы не спасли бы её душу от ада. И Эллен знала, что мотивы её далеко не чисты. Она хотела избавиться от тяжёлой ноши, то есть частично старалась и ради себя.
Существо продолжало смотреть на неё, и у неё, возникло тревожное чувство, что эти странные глаза смотрят не только на, но и сквозь неё, читают её мысли и душу, как раскрытую книгу. Существо знало, что она задумала, и ненавидело её за это. Бледный язык твари медленно облизнул тёмные губы.
Монстр воинственно зашипел на неё. Человеческий это был мутант или нет, сочли бы его убийство за грех или нет, Эллен знала, что видит перед собой зло. Не просто деформированного младенца. Что-то другое. Гораздо худшее. Монстр таил в себе опасность. Зло. Эллен это чувствовала и сердцем, и разумом. Существо росло с пугающей скоростью. Ему всегда хотелось есть, и Эллен кормила его в два раза чаще, чем кормят обычного младенца. Неделю за неделей она наблюдала происходящие в нём изменения. С удивительной быстротой оно училось владеть своим телом. Вскоре могло начать ползать, потом ходить.
И что дальше? Каким большим и подвижным станет это существо, прежде чем она потеряет над ним всякий контроль?
Во рту пересохло, Эллен попыталась выработать хоть немного слюны, но напрасно.
Струйка холодного пота скатилась по лбу в уголок глаза. Она моргнула, выжимая солоноватую жидкость.
Если бы она могла сдать ребёнка в приют для неполноценных детей, где ему и следовало быть, то убивать не было бы нужды. Но Конрад никогда не согласился бы отдать младенца. У мужа он не вызывал ни малейшего отвращения. Муж его совершенно не боялся. Более того, радовался ему больше, чем нормальному ребёнку. Гордился тем, что стал отцом такого вот существа, а Эллен гордость эту воспринимала как признак безумия.
Но даже если бы она сдала существо в приют, это решение не было бы окончательным. Зло осталось бы. Она знала, что ребёнок — зло, не было у неё в этом ни малейших сомнений, и чувствовала свою ответственность за то, что дала жизнь такому существу. Не могла просто повернуться к нему спиной и уйти, чтобы кто-то другой имел с ним дело.
А если, став больше, существо кого-то убьёт? Не на неё ли ляжет вина за это убийство?
После того как пошёл дождь, температура воздуха, который проникал в трейлер через открытые окна, значительно понизилась. И теперь лёгкий, ветерок обдувал шею Эллен арктическим холодом.
Ребёнок предпринимал первые попытки вылезти из кроватки.
Наконец-то, собрав в кулак вселенную бурбоном храбрость, стуча зубами, Эллен дрожащими руками взяла младенца. Нет. Существо. Не следовало ей думать об этом монстре как о ребёнке. Не могла она позволить себе сентиментальности. От неё требовались действия. Хладнокровие. Неумолимость. Непреклонность. Железная воля.
Она собиралась поднять эту мерзкую тварь, достать из-под головы подушку с атласной наволочкой и задушить этой самой подушкой, не оставляя на теле следов насилия. Хотела, чтобы смерть выглядела естественной. Даже нормальные, здоровые дети умирали в кроватках без видимых причин. Никто бы не удивился и ничего бы не заподозрил, если бы этот жуткий уродец отошёл во сне в мир иной.