– Ну что, признал меня наконец, друг Томас? – осведомилась миссис Доггер, разливая чай. – Прости мое небрежение; мне следовало заняться этим куда раньше, но, как ты знаешь, мне недужилось. Выпей – чай пойдет тебе на пользу.
И миссис Доггер протянула мужу чашку с блюдцем – чашку, наполненную зеленым эликсиром, столь милым его сердцу, вот только заваренным по расширенному рецепту. Мистер Доггер машинально принял чашку, не сводя с жены изумленного взора.
– Ты… ты!.. – выдохнул он.
– А, узнал наконец, да, Томас? Хотя я уже не та, какой ты меня помнишь: ни внешностью, ни обличием.
Мистер Доггер сделал несколько судорожных, нервных глотков – в смятении, в замешательстве, во власти самых худших опасений. Ларком и миссис Симпкинс, что тихо-мирно подслушивали, затаившись в коридоре, как зачарованные уставились на дверь.
– Что за игру ты затеяла? – воззвал поверенный, на мгновение вновь становясь самим собою. – Ибо, невзирая на твой облик, ты со всей определенностью – не моя жена; как говорится, ipso facto. Где она? Где миссис Доггер? Куда ты подевала миссис Доггер?
– Не тревожься, Томас; она здесь, со мною, хотя ничего тут поделать не в силах. Фи, Томас, фи! Что тебе до нее? Много ты заботился обо мне или о нашем ребенке! Все эти годы я глаз не спускала с нашей крошки. Ни на миг не оставляла ее одну; неизменно опекала ее и направляла. Я прибилась к ней и к ее так называемым родственничкам единственным доступным мне способом, в единственном доступном мне обличий. А теперь, освободившись от этого обличия, я заполучила другое. По-моему, есть в этом некая высшая справедливость, Томас, ты не находишь?
– Справедливость?
– В ту пору ты был молодым, энергичным адвокатом и только что возвратился в родные края; сейчас ты – адвокат в летах, искушенный виртуоз, набивший руку в юридических уловках. Так что о справедливости и воздаянии, думаю, ты кое-что знаешь или по крайней мере должен бы знать, хотя ни в грош их не ставишь. А как тебе мое воздаяние, друг?
Едва мистер Доггер пригубил чая, каковой обладал, к слову сказать, престранным привкусом, ему вдруг стало мерещиться такое, чего и на свете-то не бывает. Так, ему показалось, будто из глаз жены бьют два жутких луча нездешнего зеленого света, а с головы свисают мокрые и грязные темные пряди; миг– и лицо давно позабытой девушки заменило невзрачный, такой знакомый облик миссис Доггер. При виде этого он – высокоученый законовед, внесенный в почетные списки стряпчих консульского суда и атторнеев общего права, – разом утратил дар речи. Более того, во всем теле его возникло престранное ощущение.
Во власти нарастающей паники юрист воззрился на чашку с чаем, понимая, что выпил уже больше половины.
– Что это еще за подлость? – воззвал он.
– Дурно ты со мною обошелся, Томас, – промолвила миссис Доггер. – И теперь, спустя столько лет, от возмездия тебе не уйти. Да, у мистера Кэмплемэна были свои недостатки, но при этом он всегда оставался джентльменом до мозга костей, самим воплощением порядочности. Никогда не поступил бы он со мною так, как ты, во имя цели столь мелкой. Никогда не стал бы лицемерно мне сочувствовать в отличие от тебя и, уж конечно, никогда от меня бы не отрекся – и не позволил бы себе никаких оскорбительных намеков, чтобы уберечь собственную репутацию, – намеков, способных привести к дуэли! Дважды предал ты меня, Томас. Какую же цену ты за это заплатишь? Вскорости узнаешь, друг мой. Мистер Кэмплемэн, с головой углубившись в свои научные изыскания, навел меня на мысль… и показал колодец.
Мистер Доггер, судорожно сглотнув, уставился в чашку. Странный прилипчивый привкус во рту упорно не проходил, более того, ядом разливался по гортани и далее, в мозг.
– Ну вот, мы и женаты наконец… что я за маленькая женушка-пышечка, просто прелесть, не правда ли, Томас? – воскликнула миссис Доггер, улыбаясь мило и невозмутимо. Взяв с туалетного столика ручное зеркальце, она придирчиво изучила себя со всех сторон, осторожно ощупывая пальцами незнакомые черты. – Да уж, избытком обаяния она не страдает, верно? Ну да ладно, сойдет. Ох, где мои нежные щеки? Где мой прелестный подбородок? А ясные голубые глаза?.. Давным-давно пошли на корм рыбам в черных глубинах Одинокого озера, полагаю.
– Ты, дьяволица… ты отравила меня! – простонал поверенный с таким видом, словно проглотил гигантского размера пилюлю.
– Храбрись, Томас, ты еще и не такого заслуживаешь. Кроме того, все не так плохо, как тебе кажется. Боже ты мой, как мы сегодня с лица спали!
– Ты всегда была дурной, порочной дрянью – дурной до мозга костей… – напоследок выговорил поверенный. Веки его затрепетали, чашка выпала из рук и со звоном разлетелась на куски; мистер Доггер рухнул в кресло у постели жены неопрятной и вовсе не респектабельной грудой.
Ларком и кухарка видели все, что произошло, со своего наблюдательного поста из коридора. Высокий, сухой лоб слуги и управляющего покрылся холодным потом. Бедняга затрясся от ужаса; но в следующий миг, осознав, что с исчезновением злокозненного хозяина и повелителя беды его значительно поуменьшатся, по надменному лицу его скользнул луч надежды.
– Никому пощады не будет, Томас, – промолвила миссис Доггер, грозя пальцем неопрятной груде, некогда бывшей ей мужем. – И, сдается мне, есть в этом некая высшая справедливость. Ну, так пошел прочь.
– Бо-оже! – воскликнула миссис Симпкинс. – Вы только гляньте, мистер Ларком, сэр!
До чего же стремительно меняются порою обстоятельства! Губы Ларкома изогнулись в улыбке: на его глазах тело мистера Томаса Доггера беззвучно поднялось с кресла и встало – замерло в неподвижности: спина абсолютно прямая, плечи расправлены, руки безжизненно свисают по бокам, а пустой, остекленевший взгляд устремлен в одну точку словно в ожидании новых распоряжений. И миссис Доггер с приказом не замедлила: велела телу убираться в гостиную и там до поры до времени оставаться.
– Пошел прочь, Томас, – нетерпеливо взмахнула рукой она.
И вот – о ужас! – тело зашагало прочь, неуклюже вывалилось в дверь, вовсе не замечая ни потрясенного Ларкома, ни перепуганной миссис Симпкинс, просто прошло себе мимо и направилось к указанному месту ожидания вялой, неповоротливой походкой, очень даже покорно и нисколечко не возмущаясь.