Гарри остановился. Глаза его широко раскрылись, и улыбка, знакомая озорная улыбка осветила его заплаканное лицо.
Джина улыбнулась в ответ.
— И что же?
— Я понял. Я знаю, что делать.
— Так что?
Гарри натянул шорты и выбежал из комнаты, прокричав: — Забери Дженни и детей и сразу возвращайся.
ГЛАВА 14
«Сода Шек» в Бриджгемптоне было излюбленным местом Донни Джеймсона. Он любил его главным образом за то, что чувствовал здесь себя как дома. Здесь были всегда мороженое, дети, острая еда, которую он побил, но редко себе позволял. Лучшего места не придумать, чтобы сказать ему последнее «прости».
Утром в День труда на дверях заведения, не закрывавшегося никогда и ни по какому случаю, висело объявление, написанное от руки:
«Сода Шек» будет закрыто сегодня с часу дня для неофициальной встречи в память о докторе Д. Джеймсоне. Приглашаются все, кто знал его.
Приводите детей, приносите воспоминания».
Гарри Харт не спал два дня. Он бросился организовывать поминки в память своего лучшего друга с крайним энтузиазмом, как будто от успеха мероприятия зависела его собственная жизнь.
К обеду Гарри уже обзвонил практически всех, кто знал Донга. Длинная стойка кафе была уставлена излюбленными блюдами Донни. Американские сэндвичи с сыром, ореховое масло и заливной тунец на белом хлебе, охлажденные бутылки шампанского стояли рядом с толстыми пузатыми бокалами с пивом. Сырой французский картофель фри и чизбургеры громоздились огромной грудой, готовые для жарки. Пироги выстроились в ряд на сервировочном столе. Гарри расхаживал по залу. Джина и Дженни сидели на стульях, как два тоскующих без работы статиста, то и дело предлагая свою помощь. Так как это касалось Донни и Гарри, они действительно были только запасными игроками. Это прощание, которое устраивал Гарри. Они это понимали.
В половине первого явилась вся воскресная бейсбольная команда, все в видавшей виды спортивной форме. Гарри чуть не разрыдался, глядя на них.
Прибыли в белом лимузине любимые родственники Оуэна, Порсинетты; по столь печальному случаю, женщины были в черных брючных костюмах, у мужчин на головах черные шляпы — разительный контраст с бейсбольной командой.
К часу тридцати «Сода Шек» было набито битком. Здесь было множество пациентов Донни. Они выглядели потерянными, сердца их были разбиты. Френки Кэрш, одетый в блестящий модный костюм и фуражку, низко надвинутую на лоб, и Фритци Феррис — еще слабая, но улыбающаяся (она вложила в его руки свою жизнь, столь дорогую для него) — прошли через боковой вход и встали в глубине кафе у стены. Мэтч трудилась за стойкой, раздавая горожанам напитки, а Оуэну, Джереми, Аарону и Луи — руководящие указания, чтобы занять их и ободрить. Рикки Боско приехал один и сел на стул напротив окна. Он как будто взвешивал нечто перед окончательным решением.
Чайна и Кенни тоже были здесь, и родители Дженни — они сидели вместе и почти не разговаривали, и еще Изабель и Ондин, сидевшие с опущенными головами, вытирая слезы, льющиеся из глаз. Были Норман Галло и его жена, а также Кучкис и Макс Стайлс, одетые в белые шелковые костюмы и панамы, приятели по теннису, по верховой езде, коллеги по медицинскому колледжу, владельцы скобяных магазинов, дама из аптеки, которая всегда оставляла для него воскресный номер «Таймс». И так далее, и так далее. Все, кто были тронуты незаурядной добротой и порядочностью Донни Джеймсона, пришли и разделили трапезу в его честь. Бродя по залу, сидя у стойки, за столами, на полу, поглощая французский картофель фри и американский сыр, лакомясь шоколадным мороженым в стаканчиках и потягивая французское шампанское из высоких фужеров через пластмассовые трубочки, кто-то смеялся, кто-то плакал, кто-то пытался не делать ни того, ни другого.
Когда прибывшие, насколько было возможно, разместились и притихли, Гарри Харт встал на стул и попросил внимания.
— Меня зовут Гарри Харт — для тех из вас, кто до сих пор этого не знает. Донни Джеймсон был моим лучшим другом. — Он остановился, давая печали выйти наружу, и каждый из присутствующих ждал вместе с ним, помогал ему выразить его и общее их чувство утраты. — Донни написал письмо. Он передал его мне, но не оставил никаких указаний по этому поводу, разве что взял с меня обещание не публиковать его в «Охотничьей газете». — Все засмеялись. В такой же манере разговаривал обычно и Донни. — Это было тяжело, но я все же не дал ему такое обещание. Он также запретил мне читать его до того, как он… как он уйдет. Так что я еще не читал его. Отнеситесь ко мне с терпением. Надеюсь, что я смогу вынести это…