— Извини. Я знаю, как ты устала… Но… Я хочу попросить тебя… Это очень важно.
Фритци встала и запахнула халат, а Дженни закрыла за собой дверь. Фритци усадила ее рядом с собой на кровать.
Противоречивые чувства то старости и умудренности, то молодости и неопытности вдруг собрались вместе, образуя единый порядок, перестав быть источником сомнений, конфликтов; битва между ними за контроль над ней усилила ее энергию и удвоила силы.
Они сидели друг напротив друга.
— Я хочу, чтобы ты знала, Фритци… я прошу у тебя этой милости… Я не очень умею. Я плохой проситель. Я никогда никого не просила, даже Джину. Никогда. И ты не обязана соглашаться. Твоя милость не может быть вынужденной… Знаешь, когда ты ушла, Гарри, Джина и я говорили и пили при этом шампанское — о том, что мы бы делали, если бы узнали, как Донни, что должны скоро умереть. Я знаю, это звучит мерзко, но это было. Разговор закончился перечислением наших желаний… Я все время думала о Донни. У него никогда не было безумной ночи, похожей на диснеевские сказки. Он даже не думал об этом. Бедный Донни! Он всегда отказывал себе во всем. Я всегда была напичкана молочным шоколадом, закормлена пирожками. А Донни никогда. Хороший отец, хороший муж, хороший друг, хороший сын, хороший врач — жизнь его должна бы быть тоже хорошей. Какая злая шутка. Я… — Дженни посмотрела в светящиеся голубые глаза Фритци. — Я знаю, что сказал бы Донни, если бы он был с нами, а не в этой ужасной постели. Одно из его неисполнившихся желаний — это ты.
Дженни тяжело вздохнула, слезы потекли по ее щекам.
— Фритци, это возможно? Сможет ли он заняться с тобой любовью? Ты можешь сделать это для него? Я не хочу, чтобы он умер, не имея в своей чувственной памяти такой минуты. Ты — единственное, что я могу ему дать. Поверь мне, я сделала бы это сама, если бы могла. Но задница никогда не станет шоколадом.
Теперь они плакали обе. Они сидели, не произнося ни слова, не касаясь друг друга, только глядя друг другу в глаза.
— Ты уверена? — прошептала Фритци Феррис, прикоснувшись к колену Дженни.
Дженни молча кивнула.
Фритци смахнула слезу на щеке.
— Он не захочет, даже если бы мог, пока он не будет знать, что ты согласна.
Дженни напряглась.
— О, нет, нет! Он может подумать, что это из жалости. Я хочу, чтобы он почувствовал, что это идет от тебя. Не от меня. Это будет не милость, а сон, ставший явью.
Фритци улыбнулась.
— Дженни, я вижу, ты его очень любишь. Но с моей стороны это не будет милостью… Ты поняла меня?
Дженни шмыгнула носом.
— Если это единственный способ… Я не хочу, но сделаю это. Уверена — ты лучше меня владеешь всем этим искусством обольщения. Но попытайся нежно впустить его в себя. Очень нежно. Не надо разнузданности под девизом «От Дженни». Я не могла бы этого сделать, и он тоже.
Фритци рассмеялась.
— Ты права. Я знаю об этом гораздо больше, чем ты. Доверься мне.
Фритци встала и, пройдя через комнату, исчезла в холле. Дженни ждала. Ее сердце учащенно билось.
Через полчаса Фритци вернулась.
— Почему ты не вернешься в дом, не примешь горячую ванну, не выпьешь снотворное и не поспишь? Он ждет меня.
Глаза Дженни широко раскрылись.
— Прямо сейчас?
— Дженни, голубка. У него нет времени…
Фритци открыла маленькую боковую дверь и Дженни вышла в сад.
— Спасибо, Фритци, — сказала она, обернувшись.
— Тебе спасибо, Дженни, — ответила Фритци, посылая ей поцелуй и закрывая за ней дверь.
Если бы был найден совершенный дар, в котором нуждались бы и тот, кого чествуют, и тот, кто чествует, где сплетались бы потребности дарящего и одаряемого, тогда то, что Дженни и Фритци подарили этим летним утром Донни, было именно таким даром. И он принял его так, как ему его предложили. Этот совершенный прием был частью совершенного дара. Впервые за свои сорок четыре года он позволил, чтобы с ним случилось что-то непредвиденное. Не рассуждая, не анализируя, не торгуясь, не думая о чем-либо еще. Это был подарок ему, и он собирался воспользоваться им.
Его мечта стала явью. Бог знает, как он хотел этого, но, как говорил его отец: «Ты имеешь то, что имеешь».
Девушка его мечты ласкала его в волшебном тумане, выполняя все его фантазии… Любовь жены делала этот дар Феи еще волшебнее.
— Боже! — вскрикнул он, крепко сжав в объятиях Девушку своей мечты, когда почувствовал ее нежное нутро. — Спасибо, Боже! — шептал он с изможденным лицом, влажным от пота и слез, но с сердцем, полным любовной силы.