– Вообще-то не только поэтому. Потому что ты тоже немножко рыжий, как мы со Смертью. А рыжие должны держаться одним косяком, ясно тебе? Мы ведь не такие, как все, вечно на нас все шишки валят и не любят нас. Ну в основном не любят, бывают, конечно, исключения. Это оттого, что мы от неандертальцев произошли, то есть мы их потомки, а те, которые не рыжие, те от кроманьонцев. Это в одном научном журнале было написано, могу одолжить, если хочешь, я его сперла из библиотеки.
Насчет «косяка» Кузнечик немного усомнился. Что это правильное слово. Но согласен был происходить от кого угодно, если для Рыжей это так важно. Ее мысли и слова скакали слишком быстро, темы менялись чаще, чем Кузнечик успевал на них среагировать, но он отметил, что Рыжая что-то уж очень часто ворует и совершенно этого не стыдится. Потом он ненадолго отвлекся, перестав ее слушать, и тут же оказалось, что зря, потому что речь зашла о Волке.
– Это я его выпустила. И еще выпущу, если понадобится, потому что терпеть не могу, когда людей запирают, особенно детей, это просто садизм, иначе не скажешь…
– Так это ты – верный человек? – обрадовался Кузнечик.
– Ясное дело, я. Кстати, если тебя тоже запрут, можешь на меня рассчитывать. Я многим помогаю по-всякому. Записки передаю, даже неразрешенных посетителей иногда по ночам провожу. Ну и всякие другие мелочи.
– Как это сестры тебя еще не убили? – удивился Кузнечик.
Рыжая махнула рукой:
– Они меня не трогают. Боятся.
Смерть хихикнул, глядя на девочку с привычным восхищением.
– Если ее наказывают, я сразу заболеваю. А мне болеть нельзя, я от этого и умереть могу. Меня нельзя расстраивать. Вообще.
– Ничего не могут мне сделать, – подтвердила Рыжая. – Смерть – ихний любимчик, они с ним носятся прямо как не знаю с чем. А я – его лучший друг. Поэтому меня не трогают.
Только теперь Кузнечик понял, почему в палате такой бедлам, почему Рыжая спокойно приглашает сюда гостей и почему никто не заходит проверить, чем они занимаются. Замечания и запреты сестер не имели здесь власти. Оказывается, быть «не жильцом» очень даже выгодно, подумал Кузнечик.
Он просидел в гостях весь вечер. На ужин они ели апельсины. Переиграли во все игры, которые хранились в коробках под кроватью у Смерти, а перед тем как разойтись по палатам, затеяли бой на подушках и перевернули клетку с попугаем. Перья покалеченной подушки, покружившись в воздухе, опустились на пол, уже усеянный фишками, карточками и нарисованными деньгами.
Кузнечику было хорошо. Ему понравились и Рыжая, и Смерть, хотя Рыжая чересчур любила командовать, а Смерть слишком уж во всем ее слушался. Вернувшись в свою пустую и темную палату, Кузнечик сразу лег спать. Этот вечер стал вторым счастливым вечером в Могильнике. Одно было плохо. Где-то взаперти сидел одинокий Волк.
Утром сестра была подчеркнуто холодна.
– Весь вечер бесился, как дикарь. В чужой палате, – выговаривала она, заталкивая Кузнечику в рот ложку с кашей. – Ни режима, ни ужина. Видела я, что вы там сотворили. Настоящий свинарник. Фу!
Кузнечик жевал и думал, что Рыжую никто не кормит с рук и что Смерть, конечно, тоже ест сам, но, может быть, с ними делают что-то другое, еще более противное. Сестра ворчала и хмурилась, а потом вдруг застыла с ложкой в руке:
– Кто же тебя водил в туалет? Или ты не ходил? Так и терпел весь вечер?
– Я ходил, – удивился Кузнечик. – Мне Рыжая помогла.
Ложка упала на одеяло, а сестра Агата воздела руки к потолку и издала очень странный звук. Кузнечик с интересом наблюдал за ней.
– Тебе! Большому мальчику! Девочка помогала в таком деле! Какой позор! И ты так спокойно об этом говоришь?
Лось вошел очень вовремя, чтобы услышать про ужас и позор.
– Что случилось? – спросил он.
Сестра сделалась еще злее:
– Ни капли стыда у этих детей нет. Хуже животных!
Кузнечик хмуро смотрел на размазавшуюся по одеялу кашу.
– Чего вы кричите? Как будто вы мне не помогаете.
Сестра булькнула горлом.
– Я – женщина! – сказала она. – И медицинская сестра!
– Еще хуже, – заметил Кузнечик.
Сестра Агата встала.
– Ну хватит. Я иду к доктору. Пора уже кончать с этими безобразиями. Вы – воспитатель! Вам должно быть стыдно за своих воспитанников!
Дверь за ней захлопнулась, но Кузнечик успел услышать начало монолога о том, что полагается делать с такими воспитателями, как Лось. Окончания он не услышал. Лось салфеткой счистил с одеяла кашу и грустно посмотрел на Кузнечика.
– Малыш, по-моему, сестра Агата в тебе разочаровалась. Ты слишком откровенен.