Выбрать главу

Я очень сожалею, что доставила столько волнений вам с супругом. Я гощу у своей подруги, у баронессы де Вресс, на улице Таран. Кажется, я тебе уже рассказывала о ней. Это очаровательная дама из высшего общества, с которой я познакомилась через мою цветочницу, мадемуазель Валькер. Да, она молода и годится мне в дочери, но она искренне ко мне привязалась. Нам нравится общество друг друга. Она великодушно предложила мне пожить у нее до переезда к тебе. У нее великолепный дом на улице Таран. Поэтому разрушения нашего квартала меня сейчас нисколько не касаются, я их не вижу.

Мы ходим в магазин «Бон Марше», она возит меня к Ворту, знаменитому портному, у которого я заказала платья. Я пользуюсь ее волшебным гостеприимством и езжу в театры, в Оперу и на балы. Уверяю тебя, это доступно для столь пожилой, шестидесятилетней особы, как я.

Я сообщу тебе дату моего приезда, но не жди меня так скоро, потому что я хочу погостить у баронессы де Вресс как можно дольше.

Передай мой привет и наилучшие пожелания своему супругу и детям, а также моей дорогой Жермене. Скажи ей, что Мариетта нашла хорошее место в зажиточной семье возле парка Монсо.

Любящая тебя мать

Не могу удержаться от улыбки, вспоминая это ироничное письмо. Балы, театры, Ворт — подумать только! Не сомневаюсь, что моя дочь, типичная провинциальная супруга, испытает укол зависти, узнав о моей бурной вымышленной жизни.

Откашлявшись, я прочла письмо Жильберу.

— Почему вы не скажете ей правду? — вдруг спросил он.

— О чем? — удивилась я.

— О причинах, по которым вы здесь остаетесь.

Я немного помолчала, прежде чем ответить:

— Потому что моя дочь этого не поймет.

* * *

Мой малыш часто посещает меня во сне. Я вижу, как он сбегает по лестнице, а потом слышу стук его башмаков по мостовой. Я слышу его голос и смех. Ему шел голубой цвет, и я заказывала для него блузы, курточки и пальто во всех оттенках голубого. Даже картуз. Мой золотисто-голубой принц.

Когда он был младенцем, то спокойно сидел у меня на коленях и смотрел на окружающий мир. Мне кажется, раньше всего он стал различать гравюры в гостиной и портреты над камином. Посасывая пальчик, он следил за всем происходящим своими круглыми глазенками, полными любопытства. Я чувствовала его спокойное дыхание, а его теплое тельце прижималось ко мне.

В такие минуты меня наполняло безмерное счастье. Я действительно чувствовала себя матерью. С Виолеттой, моим первым ребенком, я никогда не испытывала ничего подобного. Да, этот крошка был моим, именно я должна была защищать его и лелеять. Говорят, что матери больше любят сыновей, может быть, в этом кроется истина? Разве не для того мы рождаемся, чтобы производить на свет сыновей? Я знаю, вы любили свою дочь. Она была гораздо больше привязана к вам, чем ко мне.

Во сне я вижу Батиста спящим наверху, в детской. Я восторгаюсь его перламутровыми веками, подрагиванием ресниц. Мягкой округлостью щек. Его приоткрытым ротиком, медленным равномерным дыханием. Я часами любуюсь этим ребенком, пока Виолетта под присмотром няньки играет внизу с подружками.

Я не хотела, чтобы нянька прикасалась к моему сыну, когда он был младенцем. Я понимала, что не следует проводить с ним столько времени, но ничего не могла с собой поделать. Я сама хотела его кормить и ласкать. Он был центром моей жизни, и вы относились к этому доброжелательно. Не думаю, чтобы вы испытывали хоть малейшую ревность. Маменька Одетта точно так же вела себя с вами, поэтому вас это не удивляло. Я повсюду брала его с собой. Он был со мной, если я шла покупать шляпу или шаль. Все лавочники знали нашего сына, рыночные торговки звали его по имени. Но он никогда не хвастал своей известностью и не пользовался ею.

Вот уже двадцать лет я просыпаюсь в слезах, когда вижу его во сне. Мое сердце переполняет страдание. Рядом с вами мне было легче, потому что ночью я могла протянуть руку и почувствовать ваше надежное плечо.

Сегодня рядом со мной никого нет. Какая тишина, какой смертельный холод. Я плачу в одиночестве. Это единственное, что мне хорошо удается.

* * *

Бюсси-ле-Репо,

6 июля 1847 года

Маменька!

Я очень скучаю без вас Виолетты и папеньки. Но мне очень хорошо в Бюсси с Аделью и ее семьей. Поэтому не беспокойтесь. Я скучаю по дому. Здесь очень хорошо. Очень жарко. Вчера мы купались в пруду. Он не очень глубокий, старший брат Адели посадил меня на плечи и вымазался в грязи. Мать Адели готовит эскалопы. Я столько ем, что иногда у меня болит живот. Я скучаю без вас по вечерам, когда ложусь спать. Мама Адели целует меня перед сном, но она не такая красивая, как вы, у нее не такая нежная кожа и духи не такие. Пожалуйста, напишите мне еще одно письмо, почему письма так долго идут. Папа Адели не такой веселый, как папенька. Но все-таки он хороший. Он курит трубку и выдыхает дым вам в лицо. Здесь есть большая белая собака, которую я сначала боялся, потому что она вечно напрыгивает, но это она так здоровается. Ее зовут Принц. Вот бы и у нас была собака. Здесь есть еще и кошка, ее зовут Мелюзина, но она шипит, поэтому я ее не глажу. Я стараюсь писать как можно лучше. Брат Адели исправляет мои ошибки. Он хороший мальчик, я хочу быть, как он, когда буду большим, он на десять лет старше меня. Адель устроила вчера сцену, в ее постели был страшенный огромный паук, маменька, пожалуйста, посмотрите мою постель, чтобы проверить, нет ли там паука, я без вас скучаю и люблю вас, скажите папеньке и моей сестрице, что я их люблю.

Ваш сын Батист Базеле
***

Я почувствовала на своей груди чью-то ледяную руку и в ужасе закричала в полной тишине. Конечно, никого не было, да и кто мог бы отыскать меня здесь, в этой кладовке? Пришлось выждать, чтобы успокоилось сердце и восстановилось нормальное дыхание. Мне все слышится, как скрипят ступени, видится, как широкая веснушчатая ладонь скользит по перилам, я чувствую: он выжидает, перед тем как отворить мою дверь. Избавлюсь ли я когда-нибудь от этого кошмара? Освобожусь ли от этого ужаса? И даже дом не может мне помочь. Кто-кто входит, и дом уже не защита.

Закутавшись в теплые шерстяные шали, я зажигаю свечу и взбираюсь на последний этаж, в детскую. Я давно уже туда не ходила, даже когда дом был жилым. Это длинная комната с низким потолком и выступающими балками. Стоя на пороге, я представляю, что кругом полно игрушек. Я вижу нашего сына, его золотые локоны и прелестное личико. Я проводила в этой комнате часы, играя с Батистом и напевая ему песенки. С дочерью я этого никогда не делала, просто она не давала мне такой возможности.

Мой взгляд блуждает по пустой теперь комнате, и мне вспоминаются счастливые дни, проведенные с моим мальчиком. Однажды вы решили начать ремонт, заделать протекающую крышу, разные трещины и привести все в порядок. Мы осматривали все уголки и закоулки. Появилась бригада энергичных рабочих, которые красили стены, выполняли столярные работы и шлифовали полы. Это была веселая ватага добродушных парней, и мы близко с ними познакомились. Среди них был месье Альфонс, чернобородый бригадир с громким голосом, и его помощник, рыжий Эрнест. Рабочие менялись еженедельно, в зависимости от специальности. По понедельникам вы проверяли проделанные работы и обсуждали с бригадиром ход ремонта. Это занимало много времени, но вы ко всему относились серьезно. Вы хотели, чтобы дом выглядел как можно лучше. Ваш отец и дед не особенно следили за зданием, и вы решили полностью его обновить.

Но даже во время ремонта мы приглашали друзей к обеду или на вечер. Я помню, это целиком меня поглощало: обдумывание меню, плана рассадки гостей, какую комнату приготовить. Все это меня живо интересовало. Меню я старательно записывала в специальную тетрадь, чтобы не подать гостям дважды одно и то же. Я гордилась нашим домом, он выглядел таким уютным и красивым в те зимние вечера, при мягком свете ламп и гудении огня в камине. Да, то были счастливые дни.

С тех пор прошло десять лет, Виолетта превратилась в молчаливую, погруженную в себя девушку. Она все быстро схватывала, была серьезной, но между нами было так мало общего. Нас ничто не связывало, точно так же как мою мать и меня. Я думаю, что с вами она разговаривала чаще, но близости между вами тоже не было. А на Батиста она почти не обращала внимания. Между ними была разница в девять лет. Подобно луне, Виолетта была холодной, далекой и серебристой, а он был как радостное золотистое солнышко, как лучезарное светило.