— Нам нужно поговорить, — коротко произносит она.
— Я сейчас занят, — холод его голоса почти обжигает кожу, но Адалин старается не обращать на это внимание.
— Отлично, я могу сделать это при всех, — она пожала плечом. — Дорогие друзья.
Голос эхом разлетается по зале, заставляя саму жизнь замереть здесь. Все, кто старательно не обращал на них внимание, тут же замерли, обратили взор прямо на Адалин, и уголки её губ дёргаются в улыбке, когда она замечает, как лицо её отца покрывается морщинами. Он раздражён.
— Всё ещё не хочешь поговорить? Ведь это, — она едва потрясла папкой в воздухе. — Касается не только меня и тебя, верно?
Его лицо искажается, и он сдаётся.
— Хорошо, Адалин. Мы поговорим.
26 глава
Июнь, 2020 год.
Россия, Санкт-Петербург.
Ей стоило сделать это раньше, но вместе с ней был какой-то необъяснимый страх. Ада никогда не воспринимала это больное увлечение отца своим бизнесом — словно в его жизни не было ничего важнее повышений акций, инвистиций и реализаций проектов. Она и подумать не могла, что он настолько болен этим… что ему всё равно на человеческие жизни, на жизнь самой Адалин. Смерть Дафны на многое открыла глаза француженке. Как минимум на то, что её отец настоящий ублюдок.
Им на руку было то, что в Большом зале сейчас начинается аукцион, и десятки людей, пришедшие сюда только ради него, скопились там, поднимали таблички и выкрикивали свои цены за картины. Им было на руку, что большая часть комнат просто опустела. Через три идущих друг за другом антикамеры, они оказываются в комнате, слишком сильно насыщенной синими, белыми и голубыми цветами. Стоило только мыскам туфель коснуться напольного панно, как Адалин тут же замирает, пока отец вальяжной походкой идёт дальше. Словно он тут хозяин, а не вековая история.
«При желании, он мог бы купить всё это» — противно скрипит голос внутри.
Женя останавливается по левую от Адалин руку. Она не отставала и сохраняла боевой настрой, почти не сводила смертоносного прищура с Эдварда, который окинул её презрительным взглядом. Илья и Ник тоже не отставали, и даже Кирилл, который семенил где-то позади, сдерживая внутри себя порыв какой-нибудь неуместной шутки. Всё праздное настроение осталось далеко позади, и теперь между семьёй, где должны быть тёплые отношения, сквозил леденящий холод. Можно было бы подумать, что где-то открыто окно, но Адалин знала, что причина этому холоду — её отец.
Даже сейчас, он не выражает ни эмоции, похожий больше на мраморную статую в саду — поставь его туда, и никто просто не отличит от камня. Расправленные плечи, чуть приподнятый подбородок, уложенные блондинистые волосы. Адалин переводит взгляд на растерянную мать, которая смотрела то на своего сына, то на своего мужа, то на саму Адалин.
Он не рассказал ей, сквозит в голове мысль. Вряд ли Энтони сделал это из благих чувств, скорее просто считал мать Ады не достойной такой информацией.
— Ты что-то хотела обсудить? — голос отца эхом отталкивается от стен, проносится по всей комнате, пока, наконец не достигает ушей Адалин.
Адалин всматривается в замершую фигуру Энтони, пока он оправляет лацканы своего пиджака, поворачивается к ней лицом. Стоя прямо посередине комнаты, совсем не заботясь о панно под своими ногами. И сколько же пренебрежения было в его глазах, в его жестах. Сколько холодной жестокости и суровой расчётливости. Адалин всматривалась в него, и пыталась найти хоть что-нибудь от того отца, которым она видела его в детстве. Как он учил играть её в гольф, водил на скачки. Как они вместе ездили в офис, как она стояла подле него, всегда на одном уровне на всяких мероприятиях, пока брат и мать были позади. Хоть что-нибудь, что могло выдать в нём человека. Живого, с эмоциями, совестью и состраданием.
Но ничего из этого в нём не было.
— Я буду говорить по-русски. Ты меня понимаешь, я знаю, — её голос звучит тише, но не менее твёрдо. — Зачем ты уволил Томаса? Он твой брат, мой дядя… он наша семья, в конце концов. Как ты мой оставить его без работы…
Энтони раздражённо цокает, на выдохе закатывая глаза.
— Ты говоришь, как моя мать. «Он твоя семья», — Энтони щурит серые глаза, из которых вот-вот полетят молнии. — А между тем, моя семья плела интриги за моей спиной. Мой отец всегда говорил мне, что всё в этом мире имеет свойство заканчиваться. И семейная любовь, один из этих ресурсов.
— Ресурсов? — брови Ады медленно взлетают. — Может быть, проблема не в Томасе, не в семьей. А в том, что мы для тебя… ресурс? Я, Эдвард. Наша мать, и даже твой брат. Может быть, нужно просто прекратить равнять деньги и семью?
Резкая усмешка очерчивает тонкие губы Энтони Вуда, когда он заводит руки назад, переплетая пальцы между собой. Он склоняет голову в бок, рассматривая собственную дочь так, словно она была ему врагом. Соперником или даже противником.
— Что за благодетель, только подумать. Богатые говорят, что не в деньгах счастье, но разве это не так? Сейчас ты говоришь, что семья куда ценнее богатства, просто потому что ты выросла окружённая всеми благами. Благодаря мне. Благодаря тому, что я работал, наращивая мощь бизнеса. Ты делаешь из меня монстра, но подойти к обычному работяге, Адалин. Скажи ему, «понимаешь ли ты свою семью на деньги», и что тебе ответит? Мы люди, все падки на бумажки. И не к чему строить из себя святую, — Энтони качает головой, делаешь шаг вперёд, по направлению к Адалин. — Ирония судьбы в том, дорогая Адалин, что ты сама готова забрать себе практически сорок девять процентов. Разве это не деньги? И ради этих денег, ты предаёшь свою семью. Видишь, как у нас много общего.
Пальцы впиваются в пластик папки, когда Адалин опускает на неё взгляд. Она жмёт губы.
— Потому что иначе ты никогда не оставишь меня в покое. Сбеги я без денег, ты бы всё равно нашёл меня, — тихо шепчет Адалин, но в пустой комнате её слова отлично были слышимы для отца. — Я слишком зависима от твоего влияния. Может быть, раньше я бы просто уехала. Просто скрылась бы где-нибудь, но ты… ты не перестанешь давить на меня даже тогда. Я не отрицаю ценность денег в этом мире. Ведь не будь у тебя таких денег, ты бы не убил Дафну, верно?
Адалин достаточно поднять на отца взгляд, чтобы заметить как он замер. Задержал дыхание. Сощурил глаза, как хищник, и скривил губы.
— Давно было доказано, что Дафна Деко совершила самоубийство, дорогая Адалин. Прекрати винить всех вокруг, — быстро проговаривает за спиной своего мужа мать Ады.
— Заткнись, — почти рычит блондинка, от чего тёмноволосая женщина аж вздрагивает. — Ты вообще ничего не сделала, когда он стравливал меня с Эдвардом. Даже не попыталась образумить его, объяснить это мне или Эдварду. Ты даже не попыталась исправить эту ситуацию, хотя прекрасно видела, что он делает, — взгляд Ады переметнулся к матери, которая растерянно моргает глазами. — Ты видела, что он всегда выделял одного из нас. Я долгое время считала, что виновата во всём школа. Жестокие дети нашёптывали Эдварду всякую дрянь про меня. Что я заняла его место, что выталкиваю его из семья. Но потом я немного подумала о том, кому было это выгодно. И кое-что поняла.
Адалин мягко обходит Женю, которая без проблем пропустила её, подобравшись поближе к Илье, чтобы переводить ему французскую речь шёпотом. Француженка мягко ступает по кромке панно, не сводя глаз со своего брата.
— Ты не знал? Все эти дурацкие игры в шахматы, выделение одного близнеца. Он стравливал нас, чтобы было соперничество. Чтобы мы видели друг в друге врагов. Жертвовали всем вокруг себя, чтобы выделиться. Чтобы обратить на себя его внимание. Вот, что он делал, — Адалин чуть приподнимает подбородок, наблюдая за тем, как меркнет на губах улыбка Эдварда. — Он назвал меня наследницей по праву первородства, но если бы я оказалась слаба… он бы избавился от меня. Разве нет, отец?
Глаза Ады проскользнули на отца, и его лицо нужно было видеть. Энтони Вуд прилагал все усилия, чтобы все его эмоции, так хорошо сдерживаемые, не выскользнули наружу. Чтобы весь его образ не испортился.