Я еще немного поглядел на них и лег на спину. От строгавшего Горбача веером разлеталась стружка.
— Извини, — говорил он всякий раз, когда она долетала до меня.
— Ничего, — всякий раз отвечал я.
Глаза у Горбача были как мокрый чернослив, ресницы казались приклеенными.
— Между прочим, — сказал он, прервав наш однообразный обмен любезностями, — Валет сказал, что Помпей тренируется в метании ножей, представляете? Вроде бы попадает в центр мишени с десяти шагов, три раза из пяти.
— Ты это кому рассказываешь? — спросил с пола Табаки.
— Всем.
Я опять перевернулся на живот и раздвинул пакеты и сумки, висевшие на спинке кровати.
— Ну и зря. Нам в принципе с такими разговорами и Лэри хватает.
Табаки достал из банки полуразложившийся чилийский перчик, потряс его и сунул в рот.
— Вот эта настойка хороша, — сказал он, зажмурившись. — Одно, знаете ли, удручает. Пока Помпей достигнет совершенства в метании ножей, Лэри нас затрахает до смерти. Он уже не в себе. На людей бросается. Правда, теперь еще не скоро бросится, но все равно. Плохо парню. Надо с этим что-то делать.
— Почему он теперь не скоро бросится? — спросил я.
Лорд послал мне еще одну лучезарную улыбку:
— Вчера мы убедили Лэри, что он тебя убил.
Следующим вопросом я подавился.
— Он долго рыдал где-то в недрах Дома, — продолжил Лорд, — навек прощаясь с верными Логами. Этого потрясения ему надолго хватит.
— А тебе, конечно, приятно, что человек помучился! — возмутился Табаки. — Что он, может, чуть не повесился? С каким удовольствием ты об этом рассказываешь!
— Я думаю, Сфинкс успел бы вынуть его из петли, — безмятежно сказал Лорд. — Он такой заботливый… иногда. Кроме того, Табаки, ты, кажется, забыл, что это была твоя инициатива?
Я смотрел на Лорда и думал о том, что, доводя меня в туалете до истерики, Сфинкс уже знал, что сотворили с Лэри его состайники. И что лучшей гарантии для моей безопасности просто быть не может. Но ничего не сказал. Проверил, способен ли я на стукачество, а потом согласен ли я считаться стукачом в глазах Лэри, которого не особенно уважаю. А может, попутно еще много чего проверил, о чем я даже не догадываюсь. Не случайно меня тогда посетило чувство, что я на экзамене. Это и был экзамен. Я понял, что не скоро ему это забуду. И еще — что никогда никому об этом не расскажу.
Внизу Табаки увлеченно рассуждал о психическом состоянии Лэри, уверяя, что ему наверняка поможет настойка валерианового корня. Лорд возражал, что Лэри поможет только скоропостижная смерть Помпея. Слушая их, я вспомнил, что давно уже ходят разговоры о каком-то перевороте, и что в связи с этим неоднократно упоминалась кличка Помпея, вожака шестой. Будучи Фазаном, я не вникал в эти разговоры, а теперь вдруг забеспокоился, что не знаю чего-то, о чем наверняка знают все, и спросил:
— Так это Помпей затевает переворот? А зачем ему это нужно?
Табаки, Лорд и Слепой подняли головы и уставились на меня. Вернее, уставились Табаки и Лорд. Слепой только поднял голову. С банками и ложками в руках, в цветастых банданах, чтобы не мешали волосы, они до смешного смахивали на трех ведьм, занятых приготовлением колдовских зелий. Толстый в манежике сошел бы за гомункулуса. Скорпион в бутылке тоже был вполне на своем месте. Я невольно хихикнул.
— Зачем ему это? — самая мелкая и волосатая ведьмочка окуталась сигаретным дымом и впала в транс. — Зачем…
— В одном предложении! — вскинулась вторая. — Это приказ.
— Как-так? — возмутился Шакал, выходя из образа. — Опомнись, Слепой! Курильщик останется непросвещен!
На Слепого эта угроза не подействовала.
— Ладно, — угрожающе протянул Табаки. — Раз вы так, то мы эдак… — Он расчистил вокруг себя место, как будто собираясь взлететь, сел прямо, откашлялся…
— Слушай, Курильщик, и мотай на ус правду о Помпее, которого, ты, конечно, немного знаешь, и который в последнее время ведет себя не лучшим образом, позволяя себе многое, чего не позволял раньше, хотя раньше — понятие растяжимое, для многих из нас раньше его вообще здесь не было, и мы знать не знаем, как он вел себя там, где он был, когда его не было здесь, так что не совсем понятно, как можно быть уверенным, что он вел себя прилично, он — человек настолько далекий от Дао, насквозь пропитанный миазмами наружности, всерьез полагающий, что способен заменить Слепого на его ответственном посту, хотя, возможно, его просто достала перенаселенность подведомственного участка, и он жаждет покоя и тишины, но в таком случае проще было бы решить эту проблему перемещением своего тела в пределы Клетки сроком от трех до пяти дней, что, несомненно, способствовало бы самопознанию и очищению духа, а также погружению в более высокие материи, да и просто развитию философского склада ума, но нет, ему нужно совершить нечто громогласное и сокрушительное, разбить наголову, потешить множество застарелых комплексов, а в том, что он личность глубоко закомплексованная, не возникает сомнений, достаточно взглянуть на его шейные платки или бакенбарды, на манеру передвигаться и жестикуляцию, а в особенности на морды летучих мышей, которыми он себя увешивает — обреченные морды существ, страдающих всеми мыслимыми и немыслимыми среди рукокрылых заболеваниями, тоже мне Оззи Осборн, тот по крайней мере сразу откусывал им головы, а на Помпеевом загривке они дохнут месяцами, вот, несчастная Поппи отдала концы только в прошлую среду, а сегодня ее место уже заняла Сюзи, но чего можно требовать от полного профана в биологии, который даже не в курсе, что Сюзи — самец, хотя яйца у него с грецкий орех, хотя, конечно, это не имеет значения, ведь долго ему не протянуть — этому Сюзи — Помпей похоронил уже полдюжины его собратьев, так что это вопрос времени, к тому же летучему мышу наверняка все равно под чьим именем его отправляют на тот свет, хотя общество защиты животных могло бы и заинтересоваться тем, кто скупает этих бедолаг пачками, чтобы выглядеть круче, хотя видит бог, полудохлая тушка летучей мыши еще никому не придавала крутизны, вот был бы это коралловый аспид, имело бы смысл о чем-то говорить, но тот, кто не живет с мыслью о собственной смерти, вряд ли повесит на себя аспида, ведь это потребовало бы уймы усилий по завоеванию его доверия, но ведь можно выстлать свой путь костями безвредных рукокрылых, не давая себе труда даже определить их пол, и вполне вероятно, что не что иное, как полная безнаказанность в данном вопросе, позволяет Помпею думать, что он не поперхнувшись пройдет по значительно более крупным костям значительно менее безвредной личности, я, конечно, имею в виду Слепого, но вы меня поняли, состайники, последнее я мог бы и не разъяснять.
Табаки умолк и с достоинством кивнул Слепому:
— Я почти уложился, хотя это было гнусно с твоей стороны так меня ограничивать.
В комнате стояла мертвая тишина. Даже магнитофон молчал. Даже Нанетта не подавала признаков жизни. Могло показаться, что все это время Шакал читал мощнейшее заклинание по усыплению окружающих. Лорд сидел в обнимку с банкой без крышки и раскачивался, прикрыв глаза. Слепой привалился к манежику Толстого. Горбач уставился на свой перекрученный корень, явно забыв, что собирался из него вырезать. Лица у всех были сонные и какие-то переевшие. На грани отравления. Только Толстый не поддался чарам. Дергал Слепого за волосы и тихо гудел.
Когда я окончательно уверился, что всех вокруг заколдовали, Горбач очнулся и, сонно моргая, перевел:
— Табаки имел в виду, что Помпей метит на место Слепого. Не знаю, разобрал ли ты это за летучими мышами и прочей дребеденью.
— Протестую! — возмутился Табаки. — Я выражался доступно, а главное — очень образно. Резюмировать такую речь, по-моему, преступление.
— Да, — согласился Горбач. — Но, может, Курильщика с непривычки слегка оглушило, и он не смог ее оценить.
Лорд открыл глаза и удивленно заглянул в банку, которую все это время обнимал.
— А нельзя ли, — спросил он, — в следующий раз ограничить это чудовище количеством слов, а не предложений?
— Нельзя! — Слепой выпрямился, выдрав свои волосы из клешней Толстого. — Сам подумай, сколько раз и в скольких вариантах можно повторить одно и то же слово.
Мы все об этом подумали и дружно застонали. Табаки посмотрел на нас с видом великого актера, принимающего аплодисменты.
За ужином я почти не ел. Меня встревожила информация о Помпее. О здоровье его летучих мышей я беспокоился в последнюю очередь. А вот слово «переворот» мне не понравилось. Я ощущал себя в центре событий, о которых имел очень смутное представление, а вернее — никакого, и это мне тоже не нравилось.
Как происходит смена вожаков в Доме? Они дерутся друг с другом? Или сразу группами? А если группами, то почему четвертая так безмятежна перед предстоящим побоищем? Ведь драку между ними и шестой иначе не назовешь.
«Кажется, спокойная жизнь заканчивается», — подумал я. Как будто моя жизнь в четвертой была спокойной, или как будто она успела толком начаться.
Зеленый горошек в тарелке высыхал, котлета покрылась пленкой жира. Есть хотелось, но не получалось. Динамики под потолком поливали зал бравурными маршами. Из-за них все, кто находился в столовой, были вынуждены орать, чтобы расслышать друг друга.
Черно-белый Фазаний стол. Тихий кошмар изучающих чужие тарелки взглядов. Половина Фазанов на диете — у каждого своя — так что за содержимым чужих тарелок следят очень пристально. Подсчитывают калории.
По соседству — Крысы. Буйство красок и всплески безумия.