— Ну? — только и сказал на это Черный. Руки его были как два окорока, голубые глаза, казалось, вообще не моргали.
Табаки расстроился:
— Что ну? Я тебе первому сообщаю сенсационную новость!
— И что я должен сделать?
— Удивиться! Ты должен хоть немного удивиться!
— Я удивлен.
Черный встал, задев головой китайский фонарик, и пересел за свободный столик через один от нас. Там он достал из кармана жилета книжку в мягкой обложке и, близоруко щурясь, уткнулся в нее.
— Пожалуйста! — возмутился Табаки. — Кто-то тут рассуждал о реакциях Слепого! Да по сравнению с Черным Слепой — просто живчик!
Насчет живчика он преувеличил. Я лежал как-то в лазарете в одной палате со Слепым. За три дня он не произнес ни слова. Даже почти не шевелился, так что я постепенно стал воспринимать его как деталь интерьера. Он был щуплый и невысокий, в его джинсы влез бы тринадцатилетний, два его запястья были как одно мое. Рядом с ним я ощущал себя крепким парнем. Тогда я еще не знал, кто это, и решил, что он просто совсем забитый. Сейчас, глядя на Черного, я подумал, что если кто в четвертой и выглядит как вожак, то, конечно, он, а вовсе не Слепой.
— Странно все устроено, — сказал я. — Непонятно.
— Ага, и этот поражается, — кивнул Табаки. — Конечно, странно. Такая башня, как Черный, ходит под Слепым. Ты ведь это имел в виду, признайся! Он такой внушительный. Такой царственный, да? Мы вот тоже удивляемся. Живем рядом с ним, и каждый день удивляемся, как это он — и не вожак. А больше всех удивляется сам Черный. Встает рано утром, смотрит вокруг и вопрошает: «Почто?» И так день за днем.
— Угомонись, Табаки, — поморщился Лорд. — Хватит.
— Зол я, — объяснил Табаки, допивая кофе. — Не люблю флегматиков.
Я тоже допил свой кофе и докурил вторую сигарету. Наверное, пора было уезжать. Но не хотелось. Приятно сидеть в Кофейнике в открытую, не прячась, курить… пить кофе, который в первой считали чем-то вроде слабой разновидности мышьяка. Я только боялся, что Табаки еще кому-нибудь начнет рассказывать о моем переводе. Лучше было распрощаться, пока этого не случилось. Табаки достал блокнот и черкал в нем что-то ручкой, выуженной из-за уха.
— Так-так, — бормотал он. — Несомненно… и это тоже не забудем. Еще бы. А вот это вообще недопустимо…
Лорд крутил на краю стола зажигалку.
— Пожалуй, мне пора, — сказал я.
— Минуточку, — Табаки писал еще некоторое время, потом вырвал листок из блокнота и протянул его мне. — Тут все отмечено. Основное. Просмотри и запомни.
Я уставился на невразумительные каракули:
— Что это?
— Инструкция, — Табаки вздохнул. — Ну что здесь непонятного? Правила поведения для переселенца. Сверху — на случай переселения к нам, ниже — в третью.
Я всмотрелся внимательнее.
— Какие-то цветы… часы. А при чем здесь постельное белье? У вас его что, не выдают?
— Выдают. Но лучше не оставлять у себя за спиной ничего такого, что носит твой отпечаток.
— Какой отпечаток? Я что, мажусь перед сном ваксой?
Табаки опять посмотрел взглядом старожила. Утомленного многими знаниями.
— Слушай, это элементарно. Берешь с собой все свое и уносишь. Что не можешь унести — уничтожаешь. Но чтобы ничего твоего там не осталось. Вдруг ты завтра помрешь? Хочешь, чтобы твою чашку обвязали траурной ленточкой и выставили на всеобщее обозрение с гнусной надписью: «Мы помним тебя, о, заблудший брат наш»?
Меня передернуло:
— Ладно. Понял. А часы?
«Переселяемому в четвертую группу настоятельно рекомендуется избавиться от любого вида измерителей времени: будильников, хронометров, секундомеров, наручных часов и т. д. Попытка сокрытия подобного рода предметов будет немедленно выявлена экспертом, и, в целях пресечения дальнейших провокаций подобного рода, нарушитель понесет наказание, определенное и утвержденное экспертом.
Переселяемому на территорию 3-й группы, иначе именуемой „Гнездовищем“, рекомендуется иметь при себе следующие предметы: набор ключей (неважно от чего), два цветочных горшка в хорошем состоянии, не менее четырех пар черных носков, охранный амулет-противоаллерген, беруши для ушей, книгу Дж. Уиндема „День Триффидов“, свой старый гербарий.