Семья младшего брата, Микаэла, жила в деревне и занималась фермерством. При ферме был и свой магазинчик, в котором продавалась местная продукция: сыры, простокваша, творожные изделия, молоко. Жена Микаэла, итальянка Розита, мечтала открыть собственное кафе. Двое детей, Жан и Оливия, учились в Париже.
Юля обожала гостить на ферме и наслаждаться природой. И еще ночевать в гостевом домике, маленьком и уютном, с деревянными полами и плетеными ковриками, с медной посудой и льняными занавесками. Утром ее будили пронзительные вскрики разноцветных красавцев петухов, гулкое мычание полнобоких и гладких коров и жалобное блеяние белых длинношерстных, как с картинки, коз.
Сквозь плотные занавески пробивалось солнце, в открытое окно вливался запах скошенной травы, и Юля зажмуривалась – неужели это все происходит с ней? Неужели это она, Юля Ниточкина, так оглушительно счастлива и так невообразимо спокойна? Впервые в жизни спокойна.
Отец звонил каждый день.
– Только не раздражайся! – начинал разговор он. – Так было, есть и так будет. Привыкай, я от тебя не отстану. Армянский папаша, знаешь ли… – хрипло смеялся Андраник. – Спроси у братьев, как я не даю им спокойно жить! И тебе не дам, не сомневайся! Столько лет без тебя… Кстати, ты уже завтракала? Нет? Тогда жду тебя в нашем кафе! Через полчаса? Ну хорошо, давай собирайся! Я страшно голодный.
И Юля собиралась.
«За что мне все это? – часто думала она. – За что мне столько любви и заботы?»
Про Катю, ее мать, поговорили однажды и больше к этому не возвращались. Но Андраник заплакал, узнав про ее раннюю смерть.
Сестры сидели в кафе на Итальянском бульваре. Цвели каштаны. Кофе, пирожные, весна.
Маруся ела эклер с фисташковым кремом, а рядом лежали так полюбившиеся ей мадленки, знаменитые парижские печенья.
– Ну ты и обжора! – усмехнулась Юля. – Обжора и сластена!
– К сожалению, – признала Маруся. – Тебе повезло, ты не сластена. И вообще, Юлька! Ты здорово похудела, прямо завидую!
– Не завидуй, Маруся! А вообще, лучше Парижа пока ничего не придумали, правда?
– Еще бы! – подтвердила Маруся. – Париж прекрасен! Ты совсем не скучаешь по Москве?
Сестра пожала плечами:
– Знаешь, мне так хорошо здесь, что я об этом не думаю. По Каринке скучаю, но она обещала приехать. По Асе и по тебе тоже скучаю, по Томке. А что до Москвы – нет, не скучаю, отвыкла.
– Это счастье, что ты окончательно здесь прижилась, – заметила Маруся.
– Ну столько лет! – ответила Юля. – Конечно, прижилась! И было бы странно не прижиться в Париже.
Маруся спорить не стала. Париж и вправду был прекрасен, как с этим не согласиться? Но ее дом был там, в Москве, и ее родина – это Мансуровский, квартира, где родился ее отец и где родились она сама и ее дочь, где прожита жизнь со всеми ее радостями, минутами и часами счастья, печалями и горестями, ее дом, по которому она всегда скучала, всегда, даже находясь в самых красивых местах. Красивых, но, как ни крути, чужих. Как хорошо, что Париж стал Юлиным домом, а семья отца – ее семьей, где ее приняли и полюбили, моментально и безоговорочно – и братья, и их жены, и племянники, и подруга отца, и его многочисленные сестры и братья, невозможно всех и упомнить. Словом, вся его большая семья. Вот как бывает.
Юля уехала в гости и не вернулась, поставив на прошлой жизни большую жирную точку.
Маруся знала, что в последнее время сестре было плохо в Москве: сначала предательство Игоря и крах семейной жизни, а потом странное и непонятное, унизительное увольнение с работы. И почему Юлю уволили? Она всегда была на отличном счету…
– Знаешь, – задумчиво сказала Юля, – я как-то сразу привыкла. Сразу приняла этот город, а он принял меня. И дело не в его уникальности и красотах, дело во мне. Мне здесь спокойно, нет моей безумной работы, по которой – ты удивишься – я совершенно не скучаю. Здесь нет ничего, что напоминало бы о моих ошибках, здесь все с чистого листа, заново, и мне это важно. А Москва, – Юля вздохнула, – для меня стала городом-призраком. Вернее, городом, где бродят мои призраки. Ну и все остальное, – Юля улыбнулась. – Отец, семья.
– Я понимаю. – Маруся отпила остывающий кофе. – Ты молодец. Ты всегда была сильной в отличие от меня. Ты смелая – вот что главное, можешь порвать, не задумываясь, и пойти дальше. Я тебе завидую, веришь?