Юля молчала, не зная, как реагировать на эту неожиданную эскападу.
– И девушка красивая нам, злодеям, понравиться не может, – продолжал он. – И чувств у нас быть не бывает – какие чувства у злодеев, верно? И вообще мы… не люди, так? Зверье в погонах. И тете я вашей, простите, помог только из корыстных соображений, правда? Только вот уточните – какие у меня могли быть корыстные соображения? Какая, простите, выгода? Какой интерес? А, ну да, вербовка! – скрипуче хохотнул он. – Конечно вербовка, наши любимые методы! Завербовать вас и подло использовать. Только ответьте мне на вопрос – а зачем? Для чего вы можете быть нам полезны? Заставить вас стучать на друзей? Милая Юля! Поверьте, среди вашей публики есть много желающих! Вы удивлены? Не стоит, просто поверьте. А может, вы, Юлия, владеете страшными секретами, и мы попросим вас украсть у вашего уважаемого отца важные бумаги? Только отец ваш историк. И важных, интересующих нас открытий у него точно нет. Так на какую корысть вы намекаете? – Жестом он позвал официанта и, не спросив Юлю, заказал себе двести граммов коньяка.
Она молчала. Встать и уйти?
– А зачем вы согласились на встречу? – спросила она.
– Я? – Кажется, вопрос его развеселил. – Вот здесь все совсем просто, Юлия Александровна! Вы мне очень понравились, представляете? Так бывает. Понравились как красивая и умная женщина. Ладно, давайте на этом закончим. Извините, что отнял у вас время. – Он подозвал официанта. – Домой я вас довезу и, честное слово, больше никогда не побеспокою.
«Обиделся, – подумала она, – и разозлился. А он эмоциональный, завелся, как мальчишка».
– Геннадий Петрович, я тоже хочу объяснить, зачем просила о встрече. Лекарства облегчили и продлили жизнь моей тетушки. А это для нас – огромное, очень важное дело. В общем, спасибо вам, Геннадий Петрович! И извините за мое хамство, это я от смущения.
– Я очень рад, Юлия. А хамства не заметил и понимаю, что это оборона. Жизнь такая – приходится обороняться.
И вдруг ей стало легко и свободно. Она улыбнулась:
– Спасибо.
– Может, пройдемся? – спросил он, расплатившись с официантом. – Если, конечно, не полил дождь. Конец октября – самое ненадежное время.
– А я дождь люблю, – надевая плащ, который он ей галантно подал, ответила Юля, – даже осенний. И мокрые листья под ногами, и осенние запахи. Я даже специально гуляю под дождем, нет, честно! Надеваю куртку с капюшоном, резиновые сапоги – и вперед! А зонты я не люблю и вечно теряю. Но самое лучшее, – мечтательно вздохнула она, – осенний лес! Побродить по осеннему лесу под моросящим дождиком – вот это кайф!
Кружняк рассмеялся:
– Вы не поверите – я тоже люблю гулять под дождем. Но, правда, с зонтом, без него не рискну.
Юля посмотрела ему в глаза:
– Многие любят гулять под дождем. А вы решили, что у нас много общего?
Ну вот, опять не сдержалась и подколола. Вот ведь характер. Правильно говорила баба Галя: «Злыдня ты, Юлька. И язык у тебя паршивый! Шершавый язык, за все цепляется».
А на улице было хорошо! Только что прошел дождь, в пенистых лужах плавали разноцветные листья, асфальт блестел, и пахло свежестью, но было немного зябко – октябрь.
Юля достала из сумки любимый шарф, спасающий от ветра и холода, завернулась в него и посмотрела на своего спутника:
– Ну, куда? На бульвары или по улочкам? Или вы передумали?
– Не передумал. А куда – это на ваше усмотрение. – Он поднял воротник суконного пальто. – С такой девушкой, как вы, Юля, хоть на край света.
Юля лишь хмыкнула. Глупо отвечать на банальность.
Они шли по бульвару, им попадались куда-то спешащие прохожие, молодежь, громкая и смешливая, радостная и, казалось, счастливая. Шли молча. Но молчать было не тягостно. И вдруг хлынул дождь – буйный, тот самый проливной, стеной, без просвета.
Кружняк схватил Юлю за руку и затащил в ближайший подъезд – старый, облезлый, с поколотым мраморным полом и старыми деревянными темными перилами. Наверху громко хлопнула металлическая дверь лифа.
Они поднялись на один пролет и встали у окна. Он провел ладонью по широкому гранитному подоконнику:
– Ого! Здесь можно есть, заниматься и даже спать!
– Вы что, раньше таких не видели? – удивилась она. – У нас дома почти такой же, мы с сестрой измеряли: пятьдесят три сантиметра. Все детство на нем провели: и читали, и спали, и в куклы играли!
– Не видел. Я родился в частном доме на Преображенке, в те годы там было много таких домов. А потом их снесли, и мы стали обитателями обычной панельки. Потолки два пятьдесят, кухня пять, комната, наша с братом общая, девять. А в большой, в зале, как говорила мать, они с отцом и старый дед, тот еще фрукт. Нервы мотал, спать по ночам не давал, а им утром на смену. И ничего, как-то умещались. А куда было деваться? После старого дома с печным отоплением и сортиром на улице считали, что счастье! В общем, – со вздохом добавил он, – у меня было счастливое советское детство. А у вас, Юля? Я думаю, что все мы тогда были счастливы и уж точно умели радоваться пустякам!