Кружняк улыбнулся и, спохватившись, достал из портфеля сверток.
– Прямо здесь? – уточнила Юля. – А может, зайдем в метро?
В метро развернула и, увидев, обомлела. Это был лучший подарок в ее жизни – большой зеленый том Булгакова, «Мастер и Маргарита», и томик стихов Ахматовой.
– Ну, спасибо, – медленно протянула Юля. – Честно говоря, не ожидала…
– Угодил? – обрадовался Кружняк.
– А хотели?
– Очень, – не замечая ее сарказма, серьезно ответил он.
– Ладно. Просите, что пожелаете. Заслужили.
– Тогда обед? – искренне обрадовался он и посмотрел на часы. – Или уже ужин?
Юля понимала, что он влюбился. Наверняка Кружняк не откажется помочь с пропиской. Но что дальше? А дальше надо будет выразить благодарность. Готова ли она на это?
«Готова», – самой себе ответила Юля. Но не семейный статус Кружняка, не его больной сын мучили Юлю – она была далека от подобных рефлексий. Кружняк был человеком из конторы. И как с этим быть, она не знала. «А может, все не так страшно? – пыталась она успокоить себя. – В конце концов, везде есть нормальные люди».
Квартира, куда спустя три дня ее привел Кружняк, находилась в новостройке на окраине города. Типичная девятиэтажка, которые по всей Москве росли как грибы. Это был Юго-Запад, последняя остановка метро, которая так и называлась – «Юго-Западная».
Окна типовой двушки смотрели на проспект Вернадского и красивую церковь красно-белого цвета. За церквушкой виднелся овраг, а за ним поредевший осенний лесок. Обстановка в квартире была скромной – серый кухонный гарнитур, стол с двумя табуретками, маленький холодильник, мойка, плита. В большой комнате недорогая, почти пустая стенка, раскладной диван, телевизор, журнальный стол и кресло. В спальне кровать, две тумбочки и платяной шкаф. Занавесей, картинок, вазочек, ковров в квартире не было. Но все необходимое, включая одну сковородку и одну кастрюлю, дешевый сервиз и набор ложек с вилками, подушки и одеяло, два новых комплекта постельного белья, четыре полотенца и даже две новые зубные щетки – было.
– Явочная квартира, – хмыкнула Юля, пройдясь и открыв все шкафы и шкафчики. – Какая казенщина!
Кружняк с интересом посмотрел на нее:
– Ну и словечки у тебя в лексиконе! Чувствуется влияние кинематографа. Квартира для сотрудников, для командировочных. И вообще для тех, кому… Ну ты поняла.
– Нет. – Юля посмотрела ему в глаза. – Для тех, кому что? Нужно скрываться?
– Не фантазируй. Ну, например… – Он задумался. – Ну, например, кто-то разводится, и нужно временно перекантоваться. Или приезжает родственник. Вместо гостиницы, поняла? Или что-то еще.
– Ясно, – кивнула она, – я поняла. Мы из серии что-то еще.
Он не ответил, подошел к ней сзади, обнял и осторожно, одними губами, прикоснулся к ее волосам.
Юля застыла. Так и стояла, боясь повернуться и посмотреть на него.
Зачем она согласилась приехать сюда, в эту казенную квартиру, зачем снова встретилась с ним? И дело не в квартире! И не в страхе, и уж тем более не в благодарности.
Ты уж самой себе не ври, Юля! Тебя просто тянет к нему, так тянет, что ты задыхаешься.
А Кларе меж тем становилось все хуже – ремиссия, державшаяся несколько лет, закончилась.
И Юля видела – Клара устала. Устала бороться, устала жить. И еще – делать второй укол без Клариного согласия она не имеет права. Это должно быть не Юлино, а только Кларино решение.
Кружняк предложил ведомственную больницу.
– Где полы паркетные, а врачи анкетные? – не удержалась Юля.
– Глупости, – разозлился он. – Врачи у нас самые лучшие! И лекарства, и оснащение! И, кстати, питание. Все будет: и отдельная палата, и медсестра, и постоянное наблюдение, все будет как надо. А с инъекцией медики решат после обследования.
Наверняка все так и будет, Юля не сомневалась, слышала про ведомственные учреждения. Даже университетская ведомственная, для преподавательского состава, разительно отличалась от обычных районных. И все-таки больница. Клара всегда говорила: «Только не отдавай меня, Юлька, в больницу! Каждый человек имеет право умереть в своей кровати».
В тот вечер на разговор не решилась. А вот назавтра, потому что тянуть было нельзя, села возле Клары, взяла ее за руку и заговорила. Клара лежала с закрытыми глазами, как будто дремала. Рука ее стала невесомой, прозрачной, сухой, совсем старушечьей, но была еще теплой, живой.
Выслушав Юлины сбивчивые уговоры, Клара приоткрыла глаза и внимательно, словно изучая, посмотрела на нее и покачала головой:
– Нет, моя девочка, извини. Не хочу. Ни отдельной палаты, ни вкусной еды. Ничего не хочу. Я устала. Отпусти меня, Юлька! Ну сколько можно? Всем и всему есть свой срок. Зачем продлевать эти муки? Нет, я понимаю – никаких болей не будет, там обезболят! Но при этих уколах… Ох, девочка… Я это видела, когда уходила мама. У человека меняется сознание, он все время спит или отсутствует и уже ничего не соображает. Мама и меня не узнавала, в общем, человек уже между небом и землей, понимаешь? Вроде жив, но уже не человек. Так, существо. Да и зачем? Я прожила долгую жизнь, местами даже счастливую. Выжила даже тогда, когда было не надо… А теперь – все, понимаешь? Отпусти меня, Юля! Не мучай ни меня, ни себя! Да разве это жизнь? Но знаешь, – Клара попыталась улыбнуться, – я ухожу спокойной и даже счастливой – у меня была ты! Ты не просто скрасила мои последние годы. Ты, мое солнышко, придала моей жизни смысл. А если бы еще получилось с квартирой… Ох, Юленька! Я бы совсем была счастлива. Счастлива и спокойна. Все, милая, все, я устала. Я посплю, ладно? Да и ты отдыхай, тебе достается.