Да что они все знают о любви, когда порознь невозможно дышать?
И что бы ты ни придумывала, Юля, как бы ни уговаривала себя, как бы ни убеждала, какие бы доводы ни приводила, как бы ни презирала себя, наконец признайся – ты его любишь, и жизнь без него бессмысленна и пуста. А все эти шуточки-прибауточки, все эти подколы и подначки, все эти пустые разговоры про «невозможность» и про то, что «нам этого не надо», – это от смущения и страха открыться друг перед другом.
Вот вам и смелая, бойкая Юля, вот вам и офицер госбезопасности, чтоб ее, эту самую безопасность!
Юля выпростала свою руку и отодвинулась от Кружняка. Он заметил, напряглись мускулы на груди, обозначились скулы.
– Уйди с работы, Ген, – глухо сказала она. – Это моя единственная просьба. Уволься, де-моби-ли-зуй-ся – кажется, у вас это так называется?
Он молчал.
– Это так сложно? – продолжила она. – Это такой невообразимо тяжелый, невозможный поступок? Такая огромная, непомерная жертва? Ради меня, ради нашего, – Юля запнулась, – будущего?
– Это невозможно, Юля, – отрезал он, резко встав с кровати. – Невозможно – и все. Прими это как данность.
Он ушел в ванную, и Юля услышала шум воды.
Она лежала, глядя в потолок. Кружняк вернулся, быстро оделся и звякнул ключами:
– Ты остаешься?
Юля в упор смотрела на него:
– Невозможно? А что тут, прости, невозможного? Люди не уходят из армии? Ну по болезни там или по другой причине? Или так не бывает? Не переезжают в другой город, в другую страну? – Юля запнулась.
– В другую страну? – усмехнулся он. – В какую другую страну? Да ты и вправду не понимаешь! Я не могу уволиться. И развестись не могу. Конечно, у нас разводятся! Да, это не поощряется, но разводятся, и, представь, за это даже не увольняют! Но это не мой случай, Юля. Моя… моя жена пропадет, как только я уйду. Месяц, три, полгода – это максимум. Можно без подробностей? А сын останется один. Или ты заберешь его в нашу новую счастливую семью? Этого четырнадцатилетнего избалованного, наглого хама и балбеса, придурка и почти наркомана? Заберешь, Юль, попробуешь сделать из него человека? Ну ради нашей светлой любви? Нет, ничего не получится. Пробовали, я уходил. Еще до тебя. Не из-за бабы, из-за себя. Не получилось. Да и не по тебе эта ноша. Зачем тебе лезть в эту грязь, в эту помойку? Знаешь, сколько там всего, за спиной? А знаешь, что будет дальше? Будет только хуже и страшнее, Юль. Ты мне поверь. В общем, так, милая… – Он сел на край кровати. Юля видела, как посерело его лицо. – Я понимаю, что в твоих кругах, – он усмехнулся, – это не комильфо – любовник из органов, из конторы. Отмыться хочется, да, Юль? Быть чистой? Представить избранника по-другому: инженер, химик, физик. Что там еще? Можно придумать. Нет, Юль. Нельзя. Не получится. Вот ведь незадача, а? Трагедия, если хочешь… Прям сюжет, а? И расставаться пробовали, и ты ударялась в бега. И в тяжкие ударялась, не сомневаюсь! Не осуждаю, наоборот, понимаю – здесь все средства хороши. Я честно не знаю, что делать, Юлька! Впервые в жизни не знаю. Казалось бы, все так просто и так банально! А нет, оказалось, выхода нет…
– Есть, – сказала она. – Мне надо уехать.
Уехать. Смешно! Куда она может уехать? А, ну да – перевестись в другой город.
Перевестись можно, а изменить свою жизнь? Отказаться от любимой квартиры в центре Москвы, от Каринки, от их развеселой компании? От семьи, между прочим! От папы и Аси, оставить их одних? Маруся сбежала, а теперь и она сбежит, добьет их окончательно? И как им объяснить? Отказаться от статуса столичной журналистки? От статуса москвички, умницы и модницы, интеллектуалки и эрудитки? От театров отказаться, от модных выставок, от любимых кафе. От всего, что наполняет и украшает ее жизнь, от всего, без чего она просто не сможет. Хотя сможет, конечно, сможет, но что это будет за жизнь? После ее любимой и уютной квартиры комната в общаге? Ну хорошо, пусть съемная и даже вполне приличная квартирка. Но чужой, незнакомый город, который она заранее ненавидит и точно никогда не полюбит и который не станет своим? Обзаводиться новыми друзьями, ходить в чужие компании? Коротать одинокие вечера в чужом доме с чужими запахами? Смотреть в окно на чужие виды? Нет, невозможно представить.
И что это будет за жизнь? Непроходящая депрессия, легкое презрение к провинции? Ну хорошо, не презрение – ироничное отношение. Юля сноб, и она с этим не спорит. Она не Маруська, готовая полюбить весь мир.
Смешно! Сбежать в какую-то дыру, чтобы забыть его? Она поменяет свою жизнь. А он? У него все останется по-прежнему?