Посмеялись, но на душе все равно было тяжко. А может, по-другому и не бывает и она нервничает, как и положено невесте?
Да ладно. Здесь все понятно – заработал орган под названием совесть. Ей просто неловко, от этого и дискомфорт. Поживем – увидим, как говорит папа. Ну в крайнем случае разведется.
– А черт его знает, – продолжала Карина. – Я видела тех, кто женился по неземной, невозможной любви, а через полгода расставался врагами. И видела тех, кто в загс шел вразвалочку, в смысле не торопился, с неохотой шел, с сомнениями. И что интересно – эти самые сомневающиеся и неторопливые живут и радуются. Нет, правда! Не веришь? Выходили по разным причинам, но точно без безумной любви, а счастливы! Значит, что-то нашли в этой истории, есть там что-то хорошее? В общем, Нитка, иди! Иди, благословляю! А потом расскажешь, что там и как. Ты же мне не соврешь, расскажешь все как есть? Ну тогда я и подумаю. Если армянская родня еще раньше не свяжет меня и не выдаст силком, от них всего можно ожидать. Ну не хотят они видеть свободную армянскую женщину, это неприлично! Даже в моей семье, представляешь? В моей интеллигентной и донельзя продвинутой семье!
Смеялись.
Кстати, после окончательного расставания с Кружняком настроение у невесты явно улучшилось, но тут же испортилось, потому что приказа на должность главврача жених не дождался. Прислали со стороны, как все говорили, совсем чужого. Народ возмущался, а что поделаешь?
Профессор простил младшую дочь – кто не прощает свое дитя. Но обида осталась и, когда он вспоминал о ней, обжигала и дергала, как нарыв. Но виду профессор не подавал, потому что боялся. Боялся, что увезут его любимицу, его счастье, его Томочку. При всей любви к дочерям он и представить не мог, что так привяжется к девочке! Помощник из него был плохой, но покачать коляску, дать бутылочку, вытереть после кормления ротик, укрыть одеяльцем – это пожалуйста! А как хотелось пройтись по Мансуровскому с коляской, с гордостью демонстрируя новый почетный статус деда!
Но нет, с коляской на улицу его не пускали – вдруг закружится голова или подкосятся ноги? Или вдруг, не дай бог, прихватит сердце? Понятно, что жизнь ребенка в сто раз дороже жизни больного старика.
Боится Маруся, тревожится Ася. Но его вполне устраивает то, что ему доверяют. Да что там устраивает – он счастлив! К тому же Маруся все время повторяет, что без папы она бы не справилась. Смешно, но приятно. Как важно, что человек снова нужен. «Папа! – кричит Маруся. – Принеси мокрое полотенце!» И он торопится, спешит выполнить просьбу дочери. «Папа! – снова зовет Маруся. – Выключи, пожалуйста, суп!» И он уже на кухне. «Дед на подхвате», – смеется Юля. Так и приклеилось: «Дед на подхвате». «Папа, покачай, пожалуйста, коляску, я в ванной. Папа, перелей, пожалуйста, воду из чайника, чтобы остудилась. Папа, ты можешь развесить пеленки? Папуля, мне нужны ползунки! Пап, не суетись, они на батарее». Целый день бесконечная карусель. И бесконечное счастье. Ася на работе, они с Марусей вдвоем. Точнее, втроем, с Томочкой.
Было три девочки, стало четыре. Вчера Маруся сказала: «Пап, а если бы ты работал, я бы не справилась». Он растерялся, даже опешил, но уже в следующее мгновение страшно возгордился, окончательно и бесповоротно поверив в свою нужность, и победным взором посмотрел на жену: «Вот так-то, милая, а ты меня уже списала! Да и я сам себя списал. А надо же, пригодился!» Всю жизнь все посмеивались над профессором, дескать, он совершенно безрукий. «Все, что руками, даже не думай экспериментировать, тебе дана голова, это твой инструмент», – говорила жена.
С этого дня профессор был уверен – он еще ничего, он еще послужит семье. В нем нуждаются.
Леша, умный и тонкий любимый Леша, сам начал разговор.
Маруся слушала мужа затаив дыхание. Волновалась. Сейчас придется выкручиваться, привирать, плакать, оправдываться, перечислять причины.
Не пришлось. Он считал, что первые полгода им с дочкой лучше остаться в Москве. Здесь и теплое лето. «Надо бы снять дачу, – повторял он. – Что ребенку все лето в городе?» Про дачу никто и не подумал, а ведь Лешка прав – дача необходима. Правда, если дожди, то на даче тоска. Маруся помнила дождливые месяцы в бабушкином поселке. Бабушка Галя не оставляла внучек без дела: то чтение или правописание, то арифметика, то огород, то в лес. А потом чистить грибы, которые Маруся не ела, но с черными руками ей ходить приходилось.
У бабушки Гали все было по расписанию, в том числе и прогулки. И обед по расписанию, и ужин. Только заиграешься на улице с девчонками в вышибалы или в резиночку, а то и в карты, в подкидного, по-тихому, за углом, в густых кустах, тут же раздается громовой бабушкин голос: «Девочки! Юля и Маша! За стол!» Ослушаться бабу Галю не решались, сворачивались и бежали домой.