Людмила Уварова
Дом в переулке
22 июня 1941 года немецко-фашистские захватчики напали на нашу страну. Началась Великая Отечественная война. Весь советский народ встал на защиту своей Родины.
Осенью 1941 года врагам удалось подойти почти к самой Москве. Немецкие самолёты прорывались к городу и сбрасывали на дома бомбы. Москва стала прифронтовым городом.
Тысячи москвичей строили заградительные сооружения, рыли траншеи, дежурили на крышах домов — гасили зажигательные бомбы. На подступах к Москве шли ожесточённые бои.
В октябре советские войска остановили наступление немецко-фашистских войск, а в декабре — перешли в наступление и отбросили врага далеко от Москвы.
Это был первый решительный шаг к Победе.
Но жизнь в городе продолжала быть суровой и напряжённой и подчинялась одному требованию: «Всё для фронта, всё для победы!»
В Москве оставалось много детей, которые наравне со взрослыми по мере сил старались помочь фронту, нашим бойцам.
Об одной такой девочке рассказывается в этой книжке.
ЧТО ВАЖНЕЕ ВСЕГО?
— Знаешь, Анюта, что, по-моему, важнее всего? — спросил меня Любимов и, не дожидаясь ответа, сказал: —Важнее всего знать, что тебя ждут. Чтобы ты был уверен, что тебя ждут, как…
Он замялся в поисках нужного слова.
— Что тебя ждут, как… соловей лета, поняла?
И поднял кверху палец.
— Вот это и есть самое важное…
Я подумала: «Кто меня ждёт? Разумеется, бабушка, она никогда спать не ляжет, пока я не вернусь домой. А я жду маму и папу. Очень жду».
Я приходила в госпиталь два раза в неделю. В этом доме раньше была наша школа. Но началась война, в школе оборудовали госпиталь, а я пошла работать в швейную мастерскую вместе с бабушкой. Мы шили ватники и телогрейки. Это называлось: выполнять заказы фронта. А мама и папа мои были врачи, и оба ещё летом ушли на фронт.
Меня привела в госпиталь подруга моей бабушки, Анастасия Ивановна. Она работала в госпитале поварихой.
— Слушай, Аня, — сказала однажды Анастасия Ивановна. — В нашем госпитале много раненых. Им бывает скучно, сама понимаешь. А что, если бы ты приходила туда?
Я спросила:
— Разве им будет веселей, если я приду?
— Безусловно. Ты им почитаешь, письмо напишешь, расскажешь что-нибудь такое… Наконец споёшь — ведь ты, кажется, хорошо поёшь?
…И вот, впервые за всё время, как началась война, я переступила порог нашей школы. То был, по словам нашей классной, исторический дом. Говорят, этот дом единственный в нашем переулке уцелел во время пожара в дни нашествия Наполеона, в 1812 году!
Потолки в нашей школе были высоченные, лепные, и коридоры длиннющие — хоть катайся по ним на велосипедах, никогда не столкнёшься ни с кем.
Наш класс находился на втором этаже. Это была большая, очень светлая комната с двумя окнами. Вся задняя стена в ту пору была завешана географическими картами, а в простенке между окнами висела наша стенная газета «Василёк». Над заголовком был нарисован ярко-синий на зелёном стебле василёк.
Итак, я вошла в наш класс, в котором теперь была палата номер 23.
Первый взгляд я бросила на простенок между окнами: там раньше стояла моя парта, а теперь находилась койка, на которой лежал раненый. Позднее я узнала, это был Семечкин — самый молодой из всех. Он быстро оглядел меня:
— Кто тебе нужен?
Я не успела ответить. За меня ответил другой раненый, лежавший на соседней кровати, Любимов.
— Что, позабыл, кого мы ждём нынче?
— Нам уже сказали, что придёт очень славная девочка.
Семечкин спросил:
— Тебя как зовут? Кажется, Аней?
— Да, — ответила я, — Аней.
Я обвела взглядом стены. Разумеется, нашей стенгазеты не было нигде видно.
— Что ищешь? — спросил Семечкин.
— Так, ничего, — сказала я. — Раньше это был мой класс. Ведь это наша школа.
— Да? — спросил Семечкин. Казалось, он нисколько не удивился, и Любимов тоже не удивился, сказал:
— Что ж, бывает. Почему бы и нет? Всяко бывает.
Семечкин вглядывался в меня с откровенным любопытством.
Любимов сказал:
— Чего это ты на девочку уставился?
— Она на мою сестрёнку похожа, — ответил Семечкин.
— Как же, похожа, — проворчал Белов.
Это были первые слова, которые я услышала от него.