– Спасибо, сэр.
Так и прошли его школьные годы в Эшфелле: он учился и жил, оберегаемый от нужды и неподобающих развлечений. Переехав из Эшфелла в Кембридж, Гидеон сменил унылые дворы со скрипучими водостоками на красивые площадки с ухоженными газонами, на улицы, где стены домов оплетали цветущие растения, а на мостовых не утихал беззаботный смех. Правда, его собственное существование почти не изменилось. Вместо декана в Эшфелле дядя с ним теперь общался через контору адвокатов на Ньюмаркет-роуд, а те, с каким бы вопросом он к ним ни обратился, будь то осень или весна, всегда отвечали одно и то же.
– Когда дядя будет чуть меньше занят, чтобы я мог навестить его и лично выразить ему свою благодарность?
– Мы не получали указаний на сей счет.
– Он хорошо отзывается обо мне? Говорит, что я должен достичь таких же высот, как и он?
– Мы не получали указаний на сей счет.
– Что будет со мной, когда я уеду отсюда? Чем мне предстоит заниматься?
– Мы не получали указаний на сей счет.
И лишь на втором году учебы в Кембридже Гидеон наконец-то вступил в переписку со своим опекуном, да и то обмен посланиями носил нерегулярный и весьма своеобразный характер. Нейи настоял, чтобы переписка велась через его адвокатов, а это была ужасная канитель: письма приходили с запозданием на несколько недель, а то и месяцев, так что, бывало, дядя к тому времени уже перебирался на новое место жительства. Именно поэтому, объяснил преподобный доктор, он считает бессмысленным сообщать свой настоящий адрес, и посему Гидеон был вынужден посылать ему ответы тем же кружным путем.
В общем, процедура эта была обескураживающая и нудная, но Гидеон не отчаивался. Письма дяди зачастую были немногословны и пестрели недомолвками, однако Гидеон, отвечая на них, пространно рассказывал о своих успехах и все чаще с почтительной подчеркнутостью излагал свои надежды на будущее. Он даже отважился спросить, дозволено ли ему будет однажды лично засвидетельствовать дяде свое почтение. Он становился все смелее и смелее в своей настойчивости, и, очевидно, до Нейи наконец-то дошло, что нельзя вечно держать племянника в полной изоляции. И вот, когда наступила майская неделя[13] и Гидеон уже смирился с тем, что ему снова суждено провести летние каникулы в беспросветной глуши, дядя смилостивился.
– Преподобный доктор будет рад принять вас у себя этим летом.
«Этим летом». Без указания дат. Минуло несколько недель, прежде чем была назначена дата в августе, и на том все. Ему было велено прибыть на вокзал Ливерпуль-стрит, а его дальнейшая поездка будет устроена позднее. После его визита к дяде – и знакомства с мисс Таттон – Нейи опять надолго замолчал и отдалился от Гидеона. От него не было вестей, ни слова, пока вдруг не пришло это неожиданное письмо. По приближении к дому дяди Гидеон вытащил его из кармана. Даже теперь, после того как он непосредственно столкнулся с опасностями, на которые намекал его опекун, это письмо он воспринимал как некое чудо.
Нейи сам написал племяннику, по собственной инициативе, собственноручно, одним жестом возвысив Гидеона, отвергаемого воспитанника, до положения доверенного лица. Более того, осознал Гидеон, дядя сделал нечто небывалое и, как теперь оказалось, проявил предусмотрительность – прямо чудесное провидение. Он дал ему свой нынешний адрес. Гидеон повторял его про себя, как повторял всю дорогу из Кембриджа, находя в этом слабое утешение, хотя обстоятельства, похоже, теперь радикально изменились.
Фрит-стрит, шесть.
Фрит-стрит, шесть.
Лондон, Сохо-сквер, Фрит-стрит, шесть.
В этот раз на стук Гидеона дверь открылась почти мгновенно.
Постучав, он отвел взгляд в сторону, полагая, что ему опять придется долго ждать, стал раздумывать, как ему лучше представиться, и вдруг услышал, что у него за спиной решительно загремел запор. Он повернул голову, расправил плечи и увидел на пороге высокого господина плотного телосложения. Тот, впившись в Гидеона пристальным вопросительным взглядом, неожиданно резко ткнул его пальцем в грудь.
– По-твоему, который теперь час? – сердито спросил он.
Гидеон поднял глаза от своей груди к лицу строгого господина. Инспектор – ибо у него не было сомнений в том, что перед ним тот самый полицейский, о котором ему говорили, – был чисто выбрит и одет с иголочки. Его восхитительно темные волосы были напомажены и аккуратно зачесаны назад. Волевой подбородок и крупные черты лица наделяли его внешность примечательной суровостью. Из-под темных бровей он взирал на Гидеона пронизывающе-пытливым взглядом.
13
Майская неделя в Кембриджском университете – праздничная неделя, знаменующая окончание учебного года. В этот период проводятся гребные гонки, балы, театральные представления и т. д.