«Мне кажется, вы создали очень изощренную научную структуру. Ее основы — теория «замещения», теория «инфантильной сексуальности», теория «символов сновидения» — выглядят весьма основательно».
«Тем не менее, повторяю, мы лишь в начале пути. Я только первопроходец. Мне удалось откопать захороненные памятники в подземных слоях сознания. Но там, где я нашел лишь несколько храмов, другие могут обнаружить целый континент».
«Вы по-прежнему уделяете основное внимание проблемам секса?»
«Я отвечу словами вашего поэта Уолта Уитмена: «Ничего бы не было, если бы не было секса». Однако я уже объяснял вам, что сегодня считаю почти столь же важным то, что лежит «по ту сторону» удовольствия — смерть, отрицание жизни. Это стремление объясняет, почему некоторые люди любят боль — как шаг к уничтожению. Это объясняет, почему все люди стремятся к покою, почему поэты выражают благодарность —
«Шоу, как и вы, не хотел бы жить вечно, — заметил я, — однако, в отличие от вас, он считает секс неинтересным».
«Шоу, — с улыбкой ответил Фрейд, — не понимает секса. У него нет даже отдаленной концепции любви. Ни в одной из его пьес нет реальной любовной истории. Он превращает в фарс любовь Цезаря — возможно, величайшую страсть в истории. Намеренно, чтобы не сказать злонамеренно, он лишает Клеопатру ее великолепия, низводя ее до ничтожной пустышки.
Причина странного отношения Шоу к любви и отрицания им основной движущей силы всех человеческих деяний — что, кстати, лишает его пьесы универсального значения, несмотря на мощный интеллект автора, — коренится в его философии. Сам Шоу подчеркивает аскетическую сторону своего темперамента.
Я, возможно, совершил много ошибок, но уверен, что не ошибся, когда сделал акцент на первичной роли сексуального инстинкта. Поскольку сексуальный инстинкт чрезвычайно силен, он часто вступает в противоречие с условностями и охранительными устоями цивилизации. Человечество, в целях самозащиты, стремится отрицать его первостепенное значение.
Как говорит пословица, поскреби русского и найдешь татарина. Проанализируйте любую человеческую эмоцию, как бы далека она ни была от сферы секса, и вы, непременно, обнаружите где-нибудь первичный импульс, которому жизнь обязана своим сохранением».
«Вы, несомненно, преуспели в том, чтобы обеспечить популярность этой точки зрения среди всех современных писателей. Психоанализ придал литературе новую энергию».
«Он так же многое получил от литературы и философии. Ницше был одним из первых психоаналитиков. Удивительно, насколько его догадки предварили наши открытия. Никто другой не понимал так глубоко двойственность мотивов человеческого поведения, а также значение принципа удовольствия.
Его Заратустра говорит, что человек обращается к Скорби:
Психоанализ, вероятно, меньше обсуждают в Австрии и Германии, чем в Соединенных Штатах, однако его влияние на литературу огромно.
Томас Манн и Гуго фон Гофмансталь[92] многое взяли у нас. Шницлер[93] в значительной степени повторяет мое собственное развитие. Он выражает в поэзии то, что я пытаюсь выразить языком науки. Но тогда доктор Шницлер не только поэт, но и ученый».
«Вы сами, — заметил я, — не только ученый, но и поэт. Американская литература с головой погрузилась в психоанализ. Руперт Хьюз[94] , Харви О'Хиггинс[95] и другие стали проводниками и истолкователями ваших идей. Сегодня вряд ли можно открыть новый роман и не найти в нем ссылки на психоанализ. Юджин О'Нил[96] и Сидней Ховард[97] многим обязаны вам. Например, «Серебряная нить» — всего лишь инсценировка на тему Эдипова комплекса.
«Знаю, — сказал Фрейд. — Я ценю ваш комплимент, но опасаюсь собственной популярности в Соединенных Штатах. Интерес американцев к психоанализу не слишком глубок. Широкая популяризация приводит к поверхностному восприятию без серьезных исследований. Люди попросту повторяют фразы, услышанные в театре или вычитанные в прессе. Им кажется, что они понимают психоанализ, лишь потому, что могут, как попугаи, повторять чужие слова. Я предпочитаю более серьезные исследования психоанализа в европейских центрах.
97
Сидней Ховард (1891–1939), американский драматург и сценарист. Тема его пьесы «Серебряная нить» (1926) — влечение матери к взрослым сыновьям, любовные романы которых она пытается расстроить.