— Это из-за тебя все.
— Пошел к черту, — разозлился Роман. — Я с тобой больше дружить не буду.
— И не дружи, — усмехнулся Крякин, уходя. — Только рубль сперва отдай.
ДЕЛА КОЗЬМЫ КРЮЧКОВА
В квартире было тихо и как-то особенно мирно. Мать ушла в церковь. Дед уже лежал в кровати. Он всегда ложился раньше всех, с сумерками, по-деревенски, и теперь тихо похрапывал.
За столом против сестры сидел Колька. Он долго рисовал бой русских с германцами. На большом листке, постепенно оживавшем, скоро стало тесно от бегущих в атаку солдат и от рвущихся снарядов.
У натопленной печки на низенькой скамейке не шевелясь сидел Роман. Крякин требовал долг. В классе тоже не все было благополучно. Еще до ссоры друзья, подкараулив, сильно поколотили Зелинского, и тот теперь что-то замышлял. Вчера вечером пришлось удирать с катка, так как там их чуть не поймал Зелинский с ребятами.
Горячая печь приятно грела спину. По спине пробегали мурашки. Роман поеживался и смотрел на брата. Когда Колька рисовал, то от усердия, что ли, всегда высовывал кончик языка. И теперь язык вылез наружу. Подойти бы да дернуть.
Но вот Колька потянулся и, поднявшись, с треском бросил карандаш.
Он начал ходить по комнате, потом стал у печки.
— Ты чего нос повесил? — спросил он у Романа.
— Скучно, сказал Роман. — Делать нечего. Колька сел рядом.
— Это верно, — сказал он. — Скучно здесь. Вот на войне — там другое дело.
— Весело?
— Дурак. Не весело, а интересно.
— А что там?
— Там бои. Наши войска наступают сейчас. Там, брат, ух дела какие! Там и спать некогда.
— Почему?
— Воюют, — Колька помолчал и вдруг спросил — А тебя в школе не бьют?
— Нет, а что?
— Да больно ты кислый какой-то. Может, врешь?
— Чего мне врать?
— То-то. Я не люблю трусов. Лучше пусть изобьют, да не беги. Только не трусь.
— Да я и не трушу, — сказал Роман. — На нас с Крякиным весь класс косится.
— За что?
— А все из-за Зелинского. Есть у нас такой. Трепло!
И Роман стал рассказывать о школьной жизни. Когда рассказал о Крякине, опять вспомнил про долг.
— Дай рубль, — оборвав рассказ, попросил он у брата.
— Зачем?
Роман рассказал историю долга. Колька внимательно выслушал его. Рубль Роман получил.
— Отдай долг и больше не бери, — сказал Колька. — А с Крякиным поменьше дружи: он пройдоха.
— Ладно, — сказал Роман. — Завтра отдам — и к черту.
Пришла мать. Отужинали и легли спать. Мать задула лампу, оставив одну лампадку у иконы. Роман, подождав немного, перебрался к брату и, закутавшись в одеяло, прижался к нему.
А Колька стал шепотом рассказывать о том, как выехали на разведку три казака и встретили немецкий разъезд. Были то «уланы смерти». Два казака испугались и ускакали, а третий кинулся на немцев и начал стрелять, рубить, колоть. Четырнадцать человек изрубил.
— И все один?
— Один. Этот казак сейчас в Петрограде, лечится. Звать его Козьма Крючков. А то вот недавно из одной гимназии две девчонки на войну убежали, в разведку ходили и тоже отличились. Сейчас легко отличиться. Приехал на фронт, примазался к солдатам — и готово. Вот и мне хочется на войну, — задумался Колька.
— А возьмут?
— Возьмут, — уверенно сказал Колька. — В разведчики возьмут, они теперь нужны дозарезу. Для разведчика чем меньше рост, тем лучше.
— А меня возьмут?
— Ну, нет, ты не годишься, — засмеялся Колька.
Потом Колька рассказывал о немецком генерале, который проиграл сражение из-за соринки, попавшей в глаз. Сначала Роман внимательно слушал, потом шепот брата стал сливаться с тиканьем часов, с храпом, с сонным бормотаньем бабушки. И вот все поплыло, завертелось, из-под кровати вырос усатый генерал огромного роста в каске. Генерал тер обеими руками глаза и, плача, ругался:
— Доннер-веттер!
Был он похож на Женьку.
КАК ЗВЯКАЮТ КЛЮЧИ
Едва Роман переступил порог класса, как град «ударов, тычков и пощечин обрушился на него. Кто-то завыл от восторга, кто-то крикнул:
— Бей его!
От боли и неожиданности Роман присел, но, тотчас догадавшись, в чем дело, с необыкновенной поспешностью повернулся и, прежде чем нападавшие успели принять меры, выскочил из класса, пробежал коридор и очутился на дворе. На бегу, ощупав голову, сообразил: ранцами пустыми били. Здорово! Покрыть хотели целым классом.
У ворот Роман дождался Крякина. Крякин, прищурившись, внимательно выслушал его и, зевнув, сказал:
— Не люблю драться. Черт с ними!
— Как же черт с ними? — возмутился Роман.
— Сейчас придем, они опять бить будут.
— А мы подождем до начала уроков: при Гликеше не тронут.
— А потом?
— А потом придумаем что-нибудь.
Так и сделали. В школу пришли, когда класс встал на молитву. Появление друзей было встречено сдержанными смешками, но больше ничего не случилось.
Начались уроки.
Крякин, обернувшись, вдруг прошептал спокойно:
— На большой перемене бить нас будут.
Тон у Крякина был такой, словно он сообщил, что их будут угощать пирожными. Сдерживая злость, Роман спросил:
— А мы что же будем делать?
— Придумаем, — ответил Крякин. На последнем уроке он шепнул Роману:
— Дураки они. Кто же пустыми ранцами дерется? Набей-ка свой книгами поплотнее: ранец у тебя тяжелый, — как стукнешь, так сразу с ног долой.
— А ты драться собираешься? — с ужасом спросил Роман.
Крякин кивнул головой.
— Со всем классом?
— Наплевать. Только меня слушай. Если драться умеючи, весь класс разгромим.
Урок подходил к концу. Стрелки классных часов незаметно подвигались к двенадцати, и чем ближе подходила перемена, тем беспокойнее становилось в классе. Все ерзали на своих местах. Роман, чуть пригнувшись, набивал ранец книгами.
За минуту до звонка класс беспокойно загудел. Зелинский, как будто невзначай, громко сказал:
— Из класса не выпускать.
Кто-то зловеще захихикал. Роман вздрогнул и сжал губы.
— Они рассчитывают, что мы удирать будем, — зашептал Крякин. — Вот и поднесем сюрприз.
Роман кивнул головой и, стиснув побелевшие губы, впился в стрелку часов.
«Умирать — так умирать», — подумал он.
Ровно двенадцать.
В классе стало тихо. Сперва в часах что-то захрипело, потом медленный звон возвестил о конце урока. Учительница, чувствуя что-то неладное, оглядела класс, но, кроме застывших в ожидании лиц, ничего не заметила и, собрав книги, ушла.
У дверей по сигналу Зелинского уже собралась кучка ребят. Дверь за учительницей закрылась, и тотчас взгляды всего класса устремились на двух компаньонов. Тут Крякин быстро вскочил с парты и взмахнул ранцем.
Треск и крик. Кто-то свалился. Роман проворно прыгнул в проход между партами и замахал тяжелым ранцем. Первый удар пришелся худенькому рябому ученику Халюпину
Халюпин икнул и мгновенно без крика исчез под партой.
Нападение было неожиданно и быстро. Роман и Крякин вывели из строя сразу несколько человек. Раздумывать было некогда. Четыре дружных руки сыпали удары направо и налево. Класс всполошился. Началась паника. Кто-то уже плакал. Стоявшие у дверей кинулись к месту побоища.
— На парты! — крикнул Зелинский. — Бей сверху!
Кто-то, вскочив на парту, треснул Романа по голове. В глазах сразу позеленело. Дальше стало хуже. Удары градом посыпались сверху. Все дрались ранцами. Мешали друг другу, толкались и лупили как попало.
Роман бил уже не глядя, зажмурившись от боли.
В шуме сражения не сразу заметили, как дверь класса открылась и вошла Гликерия Петровна. Мигом окинув картину боя, она, как на крыльях, порхнула через класс к месту сражения, но ученики уже рассыпались по местам. Только Крякин, стоя на парте, все еще размахивал ранцем да сидевший на полу Роман, вылупив глаза, глядел на учительницу и растирал обеими руками голову.