– Такова, по-твоему, справедливая мера за беспричинное убийство?
– И за преждевременную гибель великого таланта, – скорбно признал я. – Но это всё, на что способны римские законы в случае убийства раба гражданином.
В садике воцарилась гнетущая тишина. Удовлетворившись тем, что я воздал должное его догадливости, Экон наконец уделил внимание подарку, подбросив его в воздух. Судя по задумчивому кивку, мяч оказался точно ему по руке.
– Экон, чуть не забыл – я же припас для тебя ещё кое-что! – Дождавшись внимания с его стороны, я похлопал по мешочку серебра. – Хватит с тебя моих доморощенных методов обучения. С этого дня у тебя будет настоящий педагог, чтобы каждое утро наставлять тебя в греческом и латыни. Разумеется, он будет суров и ты с ним намучаешься, но зато, когда он с тобой закончит, ты выучишься читать и писать лучше меня самого. Такой сметливый мальчик заслуживает большего.
По лицу Экона расплылась лучезарная улыбка, и я ещё никогда не видывал, чтобы мальчик подбрасывал мяч столь высоко.
***
На этом история подошла к концу – остаётся упомянуть лишь о её последствиях.
Той самой ночью нас с Вифездой разделяло лишь то самое невесомое покрывало, пронизанное серебряными нитями. Несколько мимолетных мгновений я ощущал абсолютное довольство жизнью и Вселенной, и в этом благословенном состоянии пробормотал вслух то, о чём давно подумывал:
– Возможно, мне стоит его усыновить…
– А почему бы, собственно, и нет? – тотчас повелительно потребовала Вифезда, грозная даже в полусне. – Каких знаков тебе ещё ждать? Экон не мог бы быть твоим сыном в большей степени, даже будь он от твоей крови и плоти.
И, разумеется, она была абсолютно права.
Смерть под маской (2 вариант перевода)
-Неужели ты никогда не видел театральных представлений, Экон? – удивился я.
Мальчик посмотрел на меня своими большими карими глазами и покачал головой.
-Никогда не смеялся над перебранкой неуклюжих рабов? Не был потрясён, когда юную героиню похищали пираты? И не волновался, узнав, что герой оказался наследником огромного состояния?
В глазах Экона разгорелось любопытство, и он ещё энергичнее замотал головой.
-Тогда мы это исправим, - сказал я. –Сегодня же!
Были сентябрьские иды, и боги не могли бы создать более прекрасного осеннего дня. Солнце мягко согревало узкие римские улочки и бурлящие фонтаны, лёгкий ветерок с Тибра овевал все семь холмов, на лазурном небе не было ни облачка. Шёл двенадцатый день из тех шестнадцати, которые ежегодно отводятся на Римские игры, самый древний в городе праздник. Наверное, сам Юпитер позаботился обеспечить такую замечательную погоду – ведь игры посвящены именно ему.
Для Экона этот праздник был непрерывной чередой открытий. Он видел мчащиеся колесницы в Большом Цирке, не отрывая глаз, следил за состязаниями борцов и кулачных бойцов на городских площадях, съел купленную у разносчика колбасу с телячьими мозгами и миндалем. Гонки восхитили Экона, особенно он был впечатлён красотой коней; кулачный бой оставил равнодушным – на драки он насмотрелся и прежде; а вот колбасу желудок мальчика принял плохо (хотя, возможно, дело было в зелёных яблоках, которыми он объелся чуть позже).
Прошло четыре месяца с тех пор, как я спас Экона в переулке на Субуре от ватаги мальчишек, гнавшихся за ним с палками. Мне было кое-что известно о его прошлой жизни, ведь я имел с ним дело – правда, недолго – в ходе расследования, которое проводил той же весной для Цицерона. Вероятно, его овдовевшая мать, дойдя от крайней степени отчаяния, решила отказаться от маленького Экона и предоставить его собственной судьбе. Что же мне оставалось, как не взять его в свой дом?
Для своего возраста мальчик казался необычайно умным. Я знал, что ему десять лет – всякий раз, когда его спрашивали о возрасте, он показывал десять пальцев. Экон слышал, и даже превосходно слышал, но говорить не мог.
Поначалу его немота создавала для нас обоих серьёзные трудности. (Экон был нем не от рождения, а онемел, вероятно, от той же самой лихорадки, которая унесла его отца). Он хорошо умел объясняться жестами, но ведь ими всего не передашь. Грамоте его в прошлом кто-то обучал, однако Экон мог читать и писать только самые простые слова. Теперь я сам занялся обучением мальчика, но из-за его немоты это было чрезвычайно трудно.