Очнулся я от боли – пульсирующей в затылке, тупой и ноющей в правой руке. Потянувшись к голове, я обнаружил, что она забинтована; точно так же, как и рука.
- Наконец-то! – Надо мной склонилось лицо Белбо с выражением огромного облегчения. – Я уж боялся…
- Клеон? И остальные…
- Тише! Тебе не надо пока вставать, а то рана на руке опять откроется. Я разбираюсь в ранах – мне довелось кое-что узнать о них, пока я был гладиатором. Есть хочешь? Хорошая еда – лучшее лекарство. Разогревает кровь.
- Очень хочу. И не только есть, но и пить.
- Ну, так ты в самом подходящем месте. Мы в «Летучей рыбе»; а уж здесь найдётся всё, чтобы напоить и накормить человека.
В голове у меня немного прояснилось, и я огляделся. В маленькой комнате никого, кроме нас двоих, не было.
- Где Спурий? И Марк?
- Они все уехали назад в Рим. Ещё вчера. Марк хотел, чтобы и я уехал с ними; но я сказал, что кто-то должен остаться с тобой, пока ты не окрепнешь. Хозяин поймёт.
Я осторожно коснулся забинтованного затылка.
- Меня что, кто-то ударил?
Белбо кивнул.
- Кто? Марк?
- Нет, Спурий. Камнем. Ты упал, и он опять замахнулся, но я ему не дал. Встал над тобой и стоял всё время, чтобы он не смог снова тебя ударить.
- Сопливый подонок… - Ну, конечно же. Содрать с родителей деньги не получилось, и теперь Спурий надеялся хотя бы убрать всех, кто мог бы рассказать им правду.
- А Клеон и остальные…
Белбо опустил глаза.
- Марк приказал перебить всех до единого.
- Но не может же быть, чтобы никто не смог уйти…
- Это было ужасно. Видеть, как человек умирает, даже на арене тяжело; но там хотя бы честный бой: оба противника вооружены, и оба умелые бойцы. Но смотреть, как эти бедолаги выходят из воды, задыхаясь и моля о пощаде, а люди Марка рубят их одного за другим…
- А Клеон?
- Вроде его тоже убили. Марк всё кричал солдатам: «Чтобы ни один не ушёл!», а Спурий указывал на тех, кто пытался выбраться на берег. Всех пиратов поубивали и побросали их тела обратно в море.
Я представил себе, как это было, и боль в голове усилилась.
- Никакие это были не пираты, Белбо. Не было там никаких пиратов. – Комната расплылась у меня перед глазами, но виной тому была не боль в затылке, я стоящие в глазах слёзы.
- Ужасно! – пробормотал Луций Клавдий, когда я закончил свой рассказ. - Тебе повезло, что ты вообще остался жив. А ты потом был у Квинта Фабия?
Мы снова находились в Сениевых банях. Я лежал нагой на скамье, а надо мной трудился раб-массажист. Моё избитое тело нуждалось в живительном массаже; а моя избитая совесть требовала, чтобы я излил свои переживания сочувственному слуху моего доброго друга.
- Конечно, был. Отправился к нему, как только вернулся в Рим – надо же было забрать свою плату.
- И свою долю золота.
Я скорчил болезненную гримасу, и не массажист был тому виной.
- А вот с золотом получился полный пшик. Согласно договору, мне полагалась двадцатая часть от тех денег, что удастся вернуть. Ну, а поскольку выкуп мы потеряли…
- Он обсчитал тебя, придравшись к юридической оговорке? Так похоже на Фабия! Но ведь должно же было хоть что-то вынести на берег! И разве солдаты не пытались достать его со дна?
- Ещё как пытались; но поднять со дна удалось немного; а уж моя доля составила жалкие гроши.
- И это в награду за все твои труды, и за то, что ты рисковал головой! Да уж, Квинт Фабий, должно быть, и вправду так скуп, как говорит его сын. Но ты хоть рассказал ему правду?
- Рассказал, да что толку. Те, кто может подтвердить мои слова, убиты; а Спурий на голубом глазу твердит, что его держали в плену пираты.
- Вот врун бесстыжий! Будем хотя бы надеяться, что Фабий слишком хорошо его знает, чтобы ему верить.
- Он делает вид, что верит; по крайней мере, на людях. Думаю, он поступает так лишь для того, чтобы избежать семейного позора. Я-то сам считаю, что он с самого начала подозревал, в чём тут дело, потому и нанял меня – чтобы я выяснил правду. И наверно, потому он велел Марку не оставить в живых никого из подельников своего пасынка – чтобы правда никогда не вышла наружу. О да, он отлично знает правду и не питает никаких иллюзий насчёт своего пасынка. Он его вообще терпеть не может. Ну, и пасынок платит ему тем же.
- Но ведь такая семейная вражда нередко заканчивается…
- Убийством, - спокойно договорил я. – Я, правда, не берусь предсказывать, кто из них кого прикончит.
- А его мать? Валерия?
- Она чуть с ума не сошла от беспокойства – а всё потому, что её сынку захотелось денег. Я подумал, что она имеет право знать. Но едва я попытался рассказать ей, она словно оглохла. Если она и прислушалась хоть к одному моему слову, то вида не подала. Когда я закончил, она вежливо поблагодарила меня за то, что я вызволил её сына из рук этих ужасных пиратов, и попрощалась.