– Между ними всегда было что-то вроде вражды. Госпожа любит мальчишку, а он любит мать, но что до господина, то пасынок ему словно бельмо на глазу. Что само по себе странно, потому как они во многом схожи, пусть и не родные по крови.
– Правда? А с виду он – вылитая мать.
– Да, и голосом, и жестами он тоже похож на нее, но сдаётся мне, что это не более чем маска – вроде солнечных бликов на холодной воде. В глубине души он не менее жёсткий, чем господин, и решимостью ему не уступит. Спроси любого из рабов, в чём-либо провинившихся перед ним.
– Может, в этом и кроется суть проблемы, – предположил я. – Они слишком похожи, и соперничают за внимание одной женщины…
Наконец судно достигло Остии, причалив к выдающемуся в Тибр короткому пирсу. За доками можно было разглядеть открытое море. Над головой кружили чайки, ветер приносил запах морской соли. Самые здоровые из наёмников подхватили сундуки с десятью тысячами золотых и погрузили их на повозку, которая направлялась к одному из прибрежных складов, сопутствуемая половиной отряда в качестве охраны.
Я полагал, что остальная половина ломанется прямиком в ближайшую таверну, однако Марк сохранил дисциплину, запретив покидать судно: расслабляться им предстояло на следующий день, после того, как будет освобождён заложник, и всего прочего, что за этим воспоследует.
Что до меня, то я намеревался попытать счастья в «Летучей рыбе» – постоялом дворе, упомянутом Спурием в письме. Марку я сообщил, что желаю прихватить с собой Бельбона.
– Нет. Раб останется здесь, – отрезал он.
– Мне нужен телохранитель.
– Об этом Квинт Фабий не упомянул. Тебе не следует привлекать к себе внимание.
– Как раз-таки отсутствие телохранителя его и привлечёт.
Поразмыслив над этим, Марк всё же согласился.
– Вот и славно, – отозвался кто-то, когда Бельбон вышел на палубу. – Этот верзила занимает место за троих!
На это Бельбон ответил лишь добродушным смешком.
Я обнаружил «Летучую рыбу» на побережье, там, где бросали якорь крупные морские суда. Она представляла собой таверну с пристроенной конюшней и крохотными комнатушками наверху. Сняв комнату, я решил побаловать себя и Бельбона запечённой рыбой и моллюсками, а затем отправился на долгую прогулку по городку, чтобы освежить былое знакомство – на тот момент я давненько не бывал в Остии.
Когда солнце коснулось морских вод, воспламеняя горизонт, я направил свои стопы к побережью, болтая с Бельбоном и между делом поглядывая на россыпь лодок у берега и маячащие в отдалении громады кораблей. Большинство из них были рыболовецкими судами, но в их число затесался ощетинившийся вёслами боевой корабль с красными бортами. Форштевень венчал бронзовый таран, отливавший кроваво-красным в лучах заходящего солнца.
Мы с Бельбоном то и дело обменивались мехом с вином, которое, как известно, развязывает языки. В конце концов я спросил, что за указания дал Марку его наниматель относительно боевых действий.
Ответ раба отличался прямолинейностью:
– Мы должны убить пиратов.
– Всего-то?
– Ну, и парень должен остаться в живых, разумеется. Но по возможности ни один из пиратов не должен уйти.
– Так вы не собираетесь пленить их, чтобы представить на суд римских магистратов?
– Нет. Мы должны перебить их на месте, всех и каждого.
Я угрюмо кивнул.
– И ты на это способен, если уж на то пошло?
– Убить? – Он пожал плечами. – Я не такой, как те, на лодке. На моём счету нет сотен убиенных.
– Я подозреваю, что и они малость преувеличивают.
– Правда? Ну, я-то не так уж долго был гладиатором, так что не успел развернуться.
– Да ну?
– Ну да. Всего-то… – он нахмурился, подсчитывая в уме, – двадцать-тридцать.
***
На следующее утро я облачился в красную тунику, как и было велено в письме. Прежде чем спуститься в общий зал, я велел Бельбону занять место перед таверной, чтобы вход просматривался.
– Если я куда-либо направлюсь, ступай следом, но на расстоянии. Как ты думаешь, сумеешь сделать это, оставаясь незамеченным?
Он кивнул. Я же, окинув критическим взглядом его соломенную шевелюру и громоздкую фигуру, порядком в этом усомнился.
Воздух стремительно нагревался, и трактирщик закатал вверх шторы, чтобы впустить внутрь солнце и свежий воздух. На набережной воцарялась дневная сутолока. Засев в таверне, я посматривал на следовавших мимо матросов и купцов. На другой стороне улицы Бельбон расположился в укромном тенистом уголке, прислонившись к какому-то сараю. На его лице застыло тупое сонное выражение, как у прислуги, дремлющей в ожидании хозяина – то ли его игра была на диво убедительна, то ли Бельбон и впрямь с трудом держался на ногах.