— Милая, в чем дело? — спросил он потом.
— Ни в чем, — проронила она.
— Я же вижу, что что-то случилось, — она поднялась на локте, смотря в его глаза.
— Я думаю, что беременна, — он изменился в лице. — Черт, я так и думала, ты просто боишься что-то менять!
— Полли, не заводись, если это так, то мы просто-напросто перестанем так жить, и коль это случилось, да будет так, — ей все равно хотелось расцарапать ему лицо, но вместо этого она прильнула к нему. — И потом нам давно пора менять все.
— И когда же ты пришел к этому? — ее ладонь мягко скользнула по его груди.
— Совсем недавно. Роджер сказал, чтобы мы прекращали все это, — Полли засмеялась.
Ее отец не имел такое влияние на нее и сестру, сколько имел Роджер, хоть многие считали его чужим, он стал частью их семьи.
Год прошел без волнений и потрясений, и это был первый тихий год за последнее время. Что будет потом — время покажет...
***
Смотря через призму лет на жизнь своей семьи, Роберт стал понимать, сколько ошибок он и остальные совершил. Он когда-то осуждал своих ирландских родственников и сам не заметил, как они превратились в таких же, насквозь лживых и циничных. Они — дети Виктора — стали жалкими, не смогли сохранить мир в своей семье, не сдержали обещание, данное Виктору на его смертном одре.
Флер давно не жила с ним, и что творилось с его женой, он тоже не знал, она время от времени слала им краткие письма, сообщая, что все с ней хорошо и денег на жизнь ей не надо, но в последнее время Роберт ощущал себя виноватым перед ней. Это ведь он довел ее до такой жизни, это он не увидел вовремя закравшуюся в ее сердце болезнь недоверия, и это он позволил Арману сломать их брак.
Все могло бы сложиться по-другому, но он не смог все удержать в руках, все рассыпалось. Теперь, смотря на ее записи, оставленные в спешке и которые он нашел вчера, он все понял. Если бы он только знал, знал, до чего ее довел Арман, знал, что он сделал с ней. Ну, почему, почему он этого не увидел, не увидел то, что с ней творится на самом деле. Все эти годы он предпочитал считать, что в их семье все хорошо, но лишь иногда он понимал, что все плохо. С Флер ничего не сложилось. Дочери совсем далеки от него. Бетти даже здороваться не хочет, не то что общаться. Зря тогда он нажал на нее, и зря он пытался ее заставить сделать то, что женщина не хотела.
Его надеждой могла бы стать Алиса, но Алиса оказалась порядочной дрянью, она хотела очень многого, но, как оказалось, не все могла получить. Джозеф, его единственный сын, тоже прохладно к нему относился, и это понятно, в то время как он должен был поощрять сына, он загонял его в рамки. И отношения стали не складываться не только с детьми и женой, но и с остальными членами семьи: братом, сестрой, племянниками. С Джорджем они давно не ладили. Иногда Роберту приходилось бывать в Дж-Хаусе, но там Джулия смотрела на него косо.
Элеонора из-за болезни Марка вернулась в их большой дом, но даже это не смогло примерить враждующие стороны. Вся жизнь стала сплошными сожалениями, она прошла мимо него, он всегда выбирал не те дороги, не те пути, ведь можно было все сделать по-другому, но в жизни нет сожалений, и не может быть сомнений, остаются только несбыточные мечты, наши воздушные замки, которые никогда не станут настоящими.
Все в наших руках...
Глава 59
... иногда жизнь, или судьба, назови как хочешь, приоткрывает перед тобой дверь, позволяя пройти. Иногда, наоборот, запирает, и нужно искать ключ, взламывать замок или вообще на фиг дверь вышибить. Иногда ты даже двери не видишь и вынужден делать её сам. Но если ждать лишь открытых дверей...
Гейл Форман, «Только один год»
Март 1992.
Скинув пальто, Флора включила автоответчик, прослушав сообщение от Элеоноры. Марк попал в больницу. Он умирал. Она примчалась в клинику, увидев всех, она взяла его холодную руку, в голове пронеслось все детство. Она прошептала, что любит его, и он закрыл глаза. Марк умер без мучений. Флора не могла плакать, отец для нее давно был чужим, она не могла простить ему то, что он навязал ей ту жизнь, которая чуть было не столкнула ее в пропасть. Она любила отца и тайно его ненавидела.
Похороны прошли тихо, и все переживали утрату молча, внутри себя. Элеонора дважды стала вдовой. Флора ощущала поддержку Ричарда, он, как всегда, во всем ее поддерживал. Кутаясь в меховое пальто, она удивлялась тому, сколько пришло людей на похороны. Многих она знала, многих она не знала. Люди подходили к ним с Нэлл, выражая свои соболезнования.
— Ты любила его по-настоящему? — спросила Флора мать.
— Когда-то да, но теперь уже нет. Все стерлось с годами. Я изменяла ему, он мне, похоже, единственным, кого я любила, был Берти Ракель, — Флора была шокирована признанием матери, конечно, она знала о существовании этого мужчины и о том, что он умер недавно; похоже, Элеонора его не забыла и продолжала любить, даже после его смерти.
На следующий день все узнали, что Спенсер-Хаус решили продать; Элеонора расставалась с прошлым, переезжая окончательно в их с Марком старую квартиру.
Так было просто жить... закрыв глаза, пролистав старые страницы прошлого.
***
Бланка пришла домой, ее уже ждал Джозеф, и она догадалась, что он все знал. Она прогнулась под его взглядом, казалось, что он ударил ее, но он просто смотрел, потягивая виски. Как же она ненавидела его эту холодность, эту ирландскую учтивость, бездушные взгляды, по которым приходиться догадываться, о чем он думает!
— Зачем ты это сделала? — низкий голос прогремел в тиши.
Он уже не был тем юнцом, которого она увидела на Ибице, Джозеф повзрослел и возмужал. Он был независим, жизнь его закалила и ожесточила, из пылкого любовника он перешел в разряд деспотичных мужей.
— Я не хочу ребенка в этой семье, — ответила она. — Я не хочу, чтобы мой ребенок рос в этом разврате.
— Моего ребенка, — поправил мужчина. — Моего, Бланка, а ты убила его, ты убила моего ребенка!
— Только и твердишь о своей семье! — крикнула Бланка. — Только и думаешь о себе, а как же я?!
— Черт бы тебя побрал! Я хотел не много, я хотел семьи, а ты не хочешь меня понять. Черт! — он встал с кресла, и Бланка поняла, что он готов к самому решительному шагу в своей жизни. — Сколько ты хочешь, чтобы убраться из моей жизни?
— Да пошел к черту!
Тогда он подал на развод. Его семья восприняла это как самое страшное событие, но Джозеф был настроен на результат, тем более что уже полгода у него была любовница. От хорошей жизни любовниц не заводят, он давно ощущал тяжелую обстановку в семье, и, встретив Эсме Блейк, он без памяти в нее влюбился. Они встретились на одном из праздников в Аллен-Холле, Джозеф скучал весь вечер, Бланка находилась в компании старлеток, выслушивая свежие сплетни. Бетти же, заметив его грусть, подошла с красивой девушкой. Где-то он ее видел, подумал Джозеф, смотря в серые глаза; он вспомнил заснеженную лужайку, огромного пса, а потом переход на Тюдор-стрит и летящий шелковый шарф.
— Это Эсме Блейк, — начала Бетти, — она живет по соседству, ну, а это мой брат Джозеф, — Эсме улыбнулась. Точно она.
— Похоже, мы знакомы, — произнесла Блейк.
Мужчине показалось, что он уже слышал этот хрипловатый голос, может, в ночных эфирах на радио.
— Тогда я оставлю вас, — Бетти загадочно подмигнула ему, что бы это значило черт возьми? Она что — ему, женатому мужчине, предлагает эту невинную девочку?
Бетти давно знала двадцатитрехлетнюю Эсме, простую брюнетку, она работала на радио и обладала ничем не привлекающей мужчин внешностью, но красивыми стальными глазами, и почему-то привлекла Джозефа, хотя ему нравились до этого девушки с небесной внешностью. Джозефу нравилось, что она была из обеспеченной семьи, но никак не афишировала этого; ее брат содержал магазинчик с пряностями, его отец жил загородом и пас овец, мать у нее умерла давно; это повлияло на Эсме, и она превратилась в милую девочку.
Они долго встречались — два месяца, — пока он не понял: его сопротивление собственным желанием влияет на его жизнь. Эсме была такой сладкой, такой запретной, и вкусить ее значило начать все заново. В эту ночь, когда они гуляли по Лондону, а потом пошли в «Савой», он изменился.