Александр Во
Дом Витгенштейнов. Семья в состоянии войны
Посвящается Салли
Es gibt eine Unzahl allgemeiner Erfahrungssätze, die uns als gewiß gelten. Daß Einem, dem man den Arm abgehackt, er nicht wieder wächst, ist ein solcher.
Имеется несметное число общих эмпирических предложений, которые мы считаем бесспорными.
Если у человека ампутирована рука, она уже не вырастет — одно из таких предложений.
THE HOUSE OF WITTGENSTEIN: A FAMILY AT WAR
Copyright © 2008, Alexander Waugh
All rights reserved
© ФГБОУ ВО «Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации», 2020
Часть I
Свинство
1
Венский дебют
О Вене часто — и даже несколько назойливо — пишут как о городе парадоксов. Но если вы этого не знаете и никогда там не были, представьте себе каприччио из рекомендаций австрийского совета по туризму, пирожных с густым кремом, кружек и футболок с Моцартом, новогодних вальсов, величественных зданий со статуями, широких улиц, дам преклонных лет в мехах, электрических трамваев и липицианских жеребцов. Вену в начале XX века так не преподносили. Да ее и не преподносили вовсе. В некогда незаменимом путеводителе Марии Хорнор Ленсдейл 1902 года габсбургская столица выглядит гораздо неопрятней и динамичнее, чем в сегодняшних описаниях. Во Внутреннем городе и в центре, говорится в книге, «темно, грязно и мрачно», а в еврейском квартале «в домах непередаваемо гадко. Когда поднимаешься по лестнице, то, взявшись за перила того и гляди схватишь занозу, а стены все в липкой грязи. Зайдешь в темную комнатушку — потолок покрыт сажей, а мебель чуть ли не на голове у тебя стоит»[1].
Немцу в венском трамвае иногда не с кем было словом перекинуться: в городе жили венгры, румыны, итальянцы, поляки, сербы, чехи, словенцы, словаки, хорваты, русские, далматинцы, истрийцы и боснийцы, — и жили, по всей видимости, довольно счастливо. Американский дипломат в 1898 году пишет:
Человек, который хоть какое-то время прожил в Вене, будь он чистокровнейшим немцем, женат скорее всего на галичанке или польке, его кухарка будет родом из Богемии, нянечка — из Далмации, слуга — сербом, кучер — славянином, цирюльник — мадьяром, а гувернер его сына — французом. Большинство государственных служащих — чехи, а венгры оказывают большое влияние на государственные дела. Нет, Вена — не немецкий город![2]
За границей венцев считали добродушными, беззаботными и высокообразованными людьми. Днем средний класс проводил целые часы за разговорами в кофейнях за единственной чашкой кофе или стаканом воды. Здесь лежали газеты и журналы на всех языках. По вечерам люди наряжались, чтобы идти на танцы, в оперу, театр или концертный зал. Страстно любили всяческие представления, были беспощадны к несчастному актеру, забывшему текст, или певцу, давшему петуха, а своих кумиров обожествляли, преклоняясь перед ними. Стефан Цвейг, сам родом из Вены, вспоминал это увлечение своей юности: «В то время как в политике, управлении, в обыденной жизни все вершилось довольно спокойно и по отношению к любым недочетам были снисходительны, а к любому промаху терпимы, к произведениям искусства подходили без скидок: здесь дело шло о чести города»[3].
1 декабря 1913 года почти во всей Австрии было холодно и светило солнце. К вечеру от северных склонов Карпатских гор до покатых холмов и зеленых низин альпийских предгорий разлился туман. В Вене стояла безветренная погода, на дорогах и тротуарах было тихо и непривычно морозно. День двадцатишестилетнего Пауля Витгенштейна был полон волнения и нестерпимого напряжения.
Липкие пальцы и холодные руки — кошмар любого пианиста: малейшая влага на кончиках пальцев приводит к тому, что пальцы скользят или «сбивают», случайно ударяя две соседние клавиши одновременно. Пианист с потными пальцами становится рабом своей осторожности. Если руки слишком холодные, пальцы деревенеют. Кожа не перестает потеть из-за холода, и в самом худшем случае пальцы коченеют, но остаются скользкими от пота. Многие артисты проводят тревожные час или два перед зимним концертом, погрузив руки в горячую воду.
Концертный дебют Пауля должен был начаться в половину восьмого вечера в Großer Musikvereinssaal, благословенном месте с почти идеальной акустикой, где Брамс, Брукнер и Малер не раз слушали, как впервые исполняются их работы. Именно отсюда — из «Золотого зала» — ежегодно транслируется по всему миру новогодняя вакханалия вальсов и полек. Пауль не ожидал, что на его дебют продадут все билеты. В зале было 1654 сидячих и 300 стоячих мест. Вечер понедельника, он никому не известен, а программа непривычна для венской публики. Впрочем, он отлично знал технологию скупки билетов. В детстве мама отправила его купить 200 билетов на концерт, в котором друг семьи должен был играть на скрипке. От билетной кассы его прогнали как мошенника, прикрикнув: «Если тебе нужны билеты для перепродажи, здесь ты их не найдешь!» Пауль вернулся к матери, умоляя ее послать с этим поручением кого-нибудь другого. Впервые в жизни он стыдился своего богатства.