– Учитывая необычные обстоятельства и из уважения к послужному списку офицера Редкреста, – продолжил он, – я предлагаю возможность кому-либо из присутствующих за него поручиться. Естественно, с условием, что офицер Редкрест предстанет перед парламентом завтра в положенное время.
Дели увидела, как вытянулись седые макушки парламентариев. Правила приличия не позволяли, но если б позволили – каждый бы сейчас обернулся и уставился на бедного мистера Редкреста-старшего. Тот, впрочем, и бровью не повел.
Жаль, подумала Дели, но не удивительно. От чопорных, всю жизнь жонглирующих статусом и властью, нацеленных на выживание в эпоху больших перемен родителей многого ожидать не приходилось.
Дели вздохнула, подобралась. Дело оставалось за Аматоре.
Незаметно отворилась дверь восточного входа.
На лестнице появилась мужская фигура, от вида которой Дели моментально пробрало мелкими мурашками. Не от страха – а от неправильности. Ему здесь было не место.
Пока все, сидящие лицом к председателю, пребывали в неведении, стая журналистов, чуть не задыхаясь, уже успела сбиться к перилам галерки – им открывался прекрасный вид на спускающегося к трибуне человека. Воздух стремительно загустевал от плохого предчувствия, как от ядовитого газа. Оставалось лишь чиркнуть спичкой.
Дели успела глянуть на Аматоре – та сидела в прежней позе, недвижимая кариатида в оке надвигающейся бури.
Одетый в монарший темно-фиолетовый мундир и самую чинную свою улыбку, Сорен Ван Хертен занял место за трибуной.
***
– А что, если здесь? – спросил Эмори, задирая голову к облупившемуся фасаду серого каменного дома. Улочка была узкой, скрытой от солнца. Слева дом примыкал к череде таких же, слепленных боками зданий, а справа открывался зазор переулка, через который можно было попасть на соседнюю улицу.
– Нам повезло, что из нас двоих только один – полицейский, – вздохнул Найджел.
Он в последний раз откусил от яблока, швырнул огрызок в канаву и зашагал дальше. Глядя ему в спину, Эмори закатил глаза.
Все оказалось не столь ужасно. Ольфсгейт был потускневшей, грязной, весьма вонючей тенью когда-то грандиозного города, но по крайней мере никто не спешил бросаться на них с ножами. Встречные прохожие выглядели невесело, но вполне достойно, создавали впечатление без меры бедных, но добропорядочных людей, и самое главное – не обращали на них ни малейшего внимания. Наткнувшись на свое отражение в покрытой матовым слоем пыли витрине, Эмори догадался почему. Две последние ночи не пошли ему на пользу ничуть – мешки под глазами, щетина, перерастающая в неаккуратную бороду, откровенно несвежая одежда. Еще немного, и даже местные горожане станут обходить его стороной.
И все же, исподволь, Эмори заглядывал в каждое лицо, внимательно изучал каждый поворот скользкой улицы, рассматривал крохотные скверы с полуразрушенным статуями былых вождей, поросшие черной плесенью надписи на домах. Безрезультатно. Его увезли отсюда слишком рано, чтобы в памяти успело отложиться хоть какое-то размытое впечатление, картинка, запах или звук. Ольфсгейт был так же чужд, как какое-нибудь неведомое поселение за границей Бриелии.
Через десяток метров улица кончилась, открыв перед ними площадь, окруженную такими же домами, как и прежде, только пестрее и замысловато украшенными лепниной. На западном краю площади возвышался храм. Несмотря на нетронутую оболочку, Эмори догадывался, что храм давно пустовал – часы на башенке показывали ровно полдень, но колокол молчал.
– Здесь, – решил Найджел, указав пальцем на кораллового цвета здание, глядящее фасадом ровно на храм.
– Спрятаться в самом заметном месте? – недоверчиво спросил Эмори. – Мне казалось, эта стратегия устарела.
– Во-первых, если полицейский думает, что какая-то стратегия устарела, – самое время ей воспользоваться. Во-вторых, мы не прячемся, – Найджел усмехнулся, полуобернувшись, но продолжил шагать в сторону кораллового дома. – Мы просто пережидаем непогоду лучшим способом из доступных.
Эмори остановился, посмотрел вверх. Неба не было видно за плотной серой массой, готовой в любой момент снова разрешиться потоками снега или дождя. Своенравие природы и стихийные бедствия, он знал, заставляли людей сближаться и помогать друг другу. Он где-то читал об этом – даже несмышленые твари умели спасать чужих детенышей и заключать противоестественные альянсы в момент нужды. Когда жизнь или свобода стоит под вопросом, остается только лучшее из доступного.
– Заперто, – сообщил Найджел, когда Эмори нагнал его у парадного входа. – Удивительные люди, внутри-то точно все давно разграблено, но с виду дом цел и даже заперт. Как думаете, это стыд перед высшими силами или страх перед господами, которые могут внезапно вернуться?
– Немного того и другого.
Они обошли дом, прошли под высокой аркой и оказались в куда менее приветливом колодце. Дверь и тут оказалась заперта, но Эмори заметил, что окно прямо над дверью выбито.
Найджел отдал ему свое пальто, немного примерился, и парой скачков, цепляясь за продольные углубления в стене, взобрался с лестницы на узкий каменный козырек над дверью, и дальше – в окно. Через пару секунд заклацал замок. Эмори зашел в темный холл.
– Найджел, – начал Эмори, закрыв за собой.
– Найджел? – от удивления Найджел остановился на середине лестницы; в просачивающемся со второго этажа дневном свете была видна только она и несколько уходивших в разных направлениях подсобных дверей. – Когда мы успели перейти на имена, офицер?
– Я должен извиниться за то, что произошло вчера вечером, – продолжил Эмори, игнорируя его шутливый тон.
Найджел потупился, безуспешно сдерживая улыбку, потом тряхнул головой и посмотрел прямо на Эмори:
– Было не так плохо, офицер. Место, конечно, не слишком удачное, я бы предпочел поменьше грязного сена и трухлятины, но тут ничего не попишешь. Что естественно, как говорится…
– О господи, – Эмори тяжело вздохнул. – Речь не об этом.
Лицо Найджела еще сохраняло дурацкую улыбку, но взгляд заострился.
– Я воспользовался твоим… состоянием. Спросил о том, что хотел знать, а потом приказал забыть о разговоре.
Найджел выжидательно наклонил подбородок вниз.
– Это все?
– Это все.
Он отмахнулся, будто услышал самый несущественный пустяк, который только можно выдумать, развернулся и стал подниматься вверх по лестнице.
– Тебе не интересно, о чем я спрашивал? – Эмори повысил голос – Найджел был уже парой пролетов выше.
– Нет! – крикнул Найджел. Голос эхом ударил по каменной пустоте брошенного дома.
***
Вспомнить бы, когда у нее в последний раз так тряслись поджилки. Пожалуй, пару жизней назад, когда она, сопливая девчонка в поношенных рейтузах, впервые училась верховой езде. Или может чуть позже, на своем первом задании под прикрытием. Работа ее была простая – все знать и ничего не бояться, оставаться на плаву, соблюдать выдержку и контроль, гибко встраиваться в любую ситуацию, даже когда все вокруг теряли головы и вели себя непредсказуемо, как растревоженное гнездо тараканов. Быть призрачным марионеточником, который если и не дергает за веревочки, то чутко чувствует их малейшее движение.
Прокладывая себе путь сквозь толпу в верхнем коридоре, она снова казалась себе бестолковой соплячкой. Велика же цена ее опыту и внимательности, если она не могла такого предвидеть.
Дели спустилась в главный холл, вышла на улицу в студеную морось, оглянулась. Долго искать не пришлось – Ошин и Маккормак стояли через дорогу у оградки, за которой начинался парк. Маккормак выглядел остолбеневшим, только глаза бегали, ни на чем не останавливаясь. Ошин курил, резкими движениями отщелкивая пепел после каждой затяжки. Серая пыль пропадала в коричневой слякоти под ногами.
Приблизившись, пару минут Дели стояла рядом, в образовавшемся треугольнике замешательства, тайны и тревоги. Мимо шли люди, шурша черными зонтами. Экипажи с дребезгом катились прочь.
– Я должна найти их, – наконец сказала Дели, обращаясь к Ошину. Он направил на нее долгий, внимательный взгляд.