Когда Найджел кончил говорить, Кришхен уже громко посапывал, свернувшись под покрывалом на лавке.
– И чем же сказка кончается? – спросил Эмори, жестко и прямо глядя на Найджела.
– Еще не знаю, – ответил Найджел, выдержав взгляд.
Коралловый дом был по-прежнему вымерзшим и темным, но еще днем Найджел обнаружил приличный запас дров в одной из кладовых, невесть сколько там пролежавший, и теперь ловко разводил огонь в камине одной из спален. Вряд ли кто обратит внимание на одну лишнюю дымящую трубу в ночь, когда вся главная площадь чадит от десятков костров.
Эмори стоял рядом, облокотившись на каминную полку, и с нарочитым интересом наблюдал за процессом. Когда Найджел наконец выпрямился, Эмори нарушил тишину:
– И как долго ты знал? Насколько глупо я должен чувствовать себя сейчас, просто для сведения? Может, я в самом начале был в разработке и все это, – он обвел рукой широкий круг в пустоте, – огромная шарада, в которую кто-то из твоих начальников затеял поиграть? Отвечай честно.
– Я догадывался с тех пор, как мы встретились, но не знал вплоть до последнего момента. Это правда.
Эмори невольно сжал кулак, но не сменил позы.
– Продолжай.
– Я знал, что где-то в Алькенбруге, среди знати, живет сын имперского наместника, которого младенцем бросили в Ольфсгейте, когда имперские силы бежали на восток. Это знают все, кто хоть что-то из себя представляет при дворе или в министерстве, и уж точно это известно Сорокам. Политически деликатная информация, если угодно, настолько деликатная, что личность не разглашается. Хотя возраст вычислить не сложно. Для меня это было чем-то вроде легенды. Но вот в чем проблема – я знаю вашего названного отца-парламентария. С какой же радости Редкрест-младший живет один, без прислуги, в съемной дыре? Хороший вопрос. Вот еще один – почему вы потащили меня к моей сестре, офицер, почему согласились укрывать преступника? По доброте душевной? Крайне не присущий полицейскому поступок, – Найджел сделал паузу. – Страх. В каждом шаге – страх.
– Что бы ты ни говорил, Прескотт, – голос у Эмори осип, – раз ты знаешь, кто я такой, все это может статься длинной, извилистой уловкой. Почем мне знать, что вы специально не разыграли драму с убийством Клейтона, чтобы повесить на меня то, с чем сами не смогли разобраться? И тебя мне на шею повесили, чтобы я не сбежал раньше времени? Не существует же никакого магического рабства, а, Прескотт? Вот же чушь собачья. Или может все еще раньше началось, может и убивали вы специально, чтобы привлечь мое внимание, а потом улучить момент и…
Найджел подошел ближе и заглянул в опущенное лицо Эмори.
– Это называется паранойя, офицер, – сказал он. – Я обещаю, что все, что здесь происходит – по-настоящему. Но, – продолжил со вздохом, – не могу обещать, что моя сестра прямо сейчас не точит на вас какой-нибудь особо замысловатый нож. Что касается, как вы это назвали – магического рабства, то все реальнее, чем мне хотелось бы, уж поверьте.
– Поверьте… – эхом отозвался Эмори, отворачиваясь. Затем резко повернулся обратно, с нездоровым проблеском в глазах. – Сделаем так: опускай руку в огонь, тогда поверю.
Найджел сделал шаг назад, присел на одно колено и сунул правую ладонь в разгоревшийся камин. Он продолжал смотреть на Эмори с выражением легкого удивления, глаза застлала знакомая поволока.
Прошло десять секунд. На покрасневшей коже ярко выступили белые полоски шрамов, рукав рубашки потихоньку занялся и подгорел почти до локтя. Эмори сильно стиснул челюсти.
– Не больно?
– Нет, – ровно сказал Найджел. – Больно будет потом.
Эмори отсчитал еще десять секунд. Желудок скрутило, и отнюдь не из-за запаха паленой плоти.
– Стоп, хватит.
Найджел выдернул руку. За полмгновения на его лице отразилась вся палитра эмоций, но тут же ее смыло немой гримасой боли. Эмори присел рядом и постарался как можно быстрее прихлопнуть языки пламени, подбиравшиеся от плеча к волосам. Найджел придерживал обожженную ладонь левой рукой, сгорбившись над ней, как над сокровищем. По его плечам прошлась мелкая дрожь, потом снова. Он смеялся.
– Хорошо, что я левша, – прохрипел он, не поднимая лица.
– Хорошо, что я не сказал тебе прыгнуть с крыши, – промычал Эмори, закрыв лицо руками.
Они долго сидели бок о бок, опершись спинами на изножье кровати, пока камин не начал тускнеть. Найджел приподнялся, подложил пару поленьев, и вернулся на прежнее место.
– “Извини меня, Найджел”, – пробубнил он низким голосом. И ответил сам себе: – “Без обид, офицер”.
Эмори медленно и задумчиво посмотрел на него.
– Знаешь, что бы я сделал на твоем месте, Прескотт? Убил бы меня, причем давно. Мы оба оказались в паршивой ситуации, только вот ты можешь бежать, куда хочешь, и стать, кем хочешь. Ты полжизни этому учился.
– А вы?
– А у меня есть только моя любимая работа и паршивая жизнь, которые вряд ли удастся получить обратно.
– Не убегу, – сказал Найджел и дернул плечами. – Во-первых, потому что без наказа не могу отойти от вас дальше, чем на сто метров. Я проверил, пока вы спали сегодня днем.
Эмори кивнул, будто ничему уже не мог удивляться.
– А во-вторых?
– Во-вторых… смотрите-ка, – сказал Найджел, вертя перед собой правую ладонь. Та уже почти побледнела. Он пошевелил пальцами. – Вот и все. Зажило.