– Ха! – вырвалось у Найджела. – Серьезно?
– Смертельно, – голос Эмори звучал гулко и расслабленно. – Я знаю одну магичку в Маргене, она исключительно толковая, и точно не связана со столицей. Так я, по крайней мере, думаю.
– Ты так думаешь? – эхом отозвался Найджел. – Очень интересно. Очень, прямо-таки прелюбопытно. То есть ты считаешь, что годы, – он повысил голос, – магических формул, вписываемых мне под кожу и в каждый орган, которые проводили лучшие, – он снова сделал ударение, – руки и умы Оборонной научно-технической лаборатории… Что какая-то магичка из паскудного Маргена сможет махнуть рукой и все это отменить?
– Этого я не говорил. Я только имел в виду, что возможно нам удастся снять петлю. В конце концов, перебросить ее уже один раз удалось, – Эмори многозначительно посмотрел на Найджела. – Ты ведь с самого начала это заподозрил?
– Твой… партнер, – Найджел неприязненно скривил верхнюю губу. – Если только магия высшего порядка каким-то случайным способом не хлестанула по первому попавшемуся, что фактически невозможно, твой партнер-магик точно в этом замешан. Не хочешь кстати спросить, где тот милый амулет, который он тебе передал?
Эмори непонимающе нахмурился, но тут же его лицо озарило:
– Стыдно признаться, я просто забыл про него. Подожди, ты что ли украл его? Когда?
– Тогда, – лаконично ответил Найджел. – Еще по пути из Алькенбруга. В любом случае, теперь мы точно знаем, что он спелся с Моной. Если оно выглядит как утка, и плавает как утка…
– То это, вероятно, и есть утка, – закончил Эмори и опустил глаза. Когда-нибудь ему придется хорошенько подумать над всем, что связывало его с Ошином, что он знал о нем, а чего, быть может, старательно не замечал. Но это произойдет не сегодня.
– Не пойму только, почему ты? – в серых глазах Найджела блеснуло движение, отраженный из окна снежный вихрь, ледяное стекло.
Эмори ухмыльнулся, присаживаясь на край кровати. Потер лоб кончиками пальцев, потом посмотрел куда-то в пустоту.
– Я много раз задавал себе этот вопрос, – сказал он, поворачиваясь к Найджелу. – Много раз и задолго до того, как мы встретились и все это… произошло. Чаще всего ответ намного проще, чем нам того хотелось бы. Это случайность. Клейтон чем-то не угодил твоей сестре, а то и кому повыше, – могу предположить, что именно чередой провальных экспериментов, – поэтому его решили убрать. Что там говорила Делисса – ты должен был стоять за него грудью? То есть, тебе было приказано защищать Клейтона ценой своей жизни в буквальном смысле?
Найджел кивнул. Волосы у него уже почти высохли и сбились густой волнистой копной над лицом. Одетый в простецкую деревенскую рубашку он выглядел моложе своих лет, почти мальчишкой.
– Вот и выходит, – продолжал Эмори, – что никто не мог прикоснуться к нему, не рискнув твоей жизнью. А ты, Найджел… – он сделал вынужденную паузу. – Ты для них на вес золота. Уникальное произведение, научно-военное достижение в единственном экземпляре. Остается один выход: подгадать момент и сорвать с Клейтона петлю, прежде чем кто-то из вас поймет, что происходит, и тут же его устранить. Господи, – Эмори провел рукой по лицу, не скрывая дурной улыбки, – Ошин, должно быть, месяцами выжидал такого момента.
– Вы были близки?
– Как выяснилось, не очень, – ответил Эмори. Заметив, что лицо Найджела осталось серьезным, добавил: – Да, были. Это что-то меняет?
Найджел неопределенно повел плечом. Эмори ждал, когда ему станет не по себе от такой откровенности, но он чувствовал себя на удивление умиротворенно, точно зная, что должен сказать все прямо и до конца.
– Отвечая на твой вопрос, – вздохнул он, – я думаю… Нет, я уверен, что на моем месте должен был быть сам Ошин.
– Осечка?
– Она самая. Все должно было сложиться красиво – Клейтон мертв, я за решеткой, а Ошин, с помощью твоей сестры выйдя сухим из воды, по-тихому занимает какую-нибудь лакомую должность в Министерстве, откуда они продолжают использовать твои способности, как видят то нужным.
– Знаешь, что в этой истории самое поганое? – резко спросил Найджел. – Я был уверен, что Моне ничего неизвестно. Потому что если бы она знала, если бы знала все, как есть на самом деле, она бы никогда не позволила этому продолжаться.
Снег за окном поутих. Маленький внутренний двор стал белоснежным, совсем чистым. Поблизости не было даже настенных часов, поэтому каждый раз, когда они переставали говорить, пространство заполняла тугая, осязаемая тишина.
– Я без малого восемь лет живу приказами, – глухо сказал Найджел. – И примерно шесть из них приказы такие, для выполнения которых мне не надо даже думать. Как бестолковая собака на поводке, которая всегда бежит туда, куда ее тянут, день изо дня, каждый шаг и каждое слово предрешено какой-то архи-задачей, настоящих целей которой я не вижу, да и не особо хочу. И тут я кое-что заметил, Эмори, – в его голосе зазвенело что-то металлическое и ломкое одновременно, он тут же выплюнул некрасивый смешок, – без этого мне еще хуже. Сижу здесь и гадаю, когда ты в следующий раз мне что-нибудь прикажешь? Тебе, я вижу, это не шибко нравится.
– Мне это крайне неприятно, – отозвался Эмори.
– А я вот просто с ума схожу, как хочется что-нибудь такое выкинуть, чтобы у тебя не осталось выбора.
– Ты заставишь меня, чтобы я заставил тебя, и так мы сомкнемся в уроборосе неизбежности, где никому не нужно будет брать ответственность и решать за себя, – сказал Эмори. Найджел выглядел скованным и бледным, почти злым, но в ответ Эмори мог только беспомощно улыбнуться. – Одному тебе известно, каково это, и я не претендую на роль сочувствующего. Но в то же время я отлично понимаю, что значит жить под прицелом, не иметь возможности рассказать всю правду о себе ни единой душе, бояться, что один неверный шаг сведет на нет не только твою жизнь, но и жизни тех, кто стал тебе близок. – Он снова ухмыльнулся. – Я боялся, что меня прогонят из единственного дома, который у меня когда-либо был, стоит кому-то узнать о моем происхождении. Магики боятся потерять единственный клочок земли, где их человеческие права защищены, стоит им совершить хоть одну оплошность. Совсем не обязательно быть магически скованным, чтобы жить под чью-то диктовку, и лезть на стены, когда мир из понятных инструкций и точных указаний рушится.
Не отводя от него взгляд, Найджел сдерживался и постепенно надувал щеки, пока наконец не расхохотался, съезжая вниз по постели.
– Ты эту речь заранее придумал или божественное вдохновение снизошло?
Эмори посмеялся вместе с ним – он видел, пожалуй впервые, что этот смех для Найджела не показательное выступление, не осознанно подобранный фасад и не язвительная усмешка.
– Так или иначе, – сказал Эмори, – я от своих слов не отказываюсь. Хотел Ошин того или нет, но он сделал мне одолжение. Путь назад в Алькенбруг мне заказан, полицейской должности больше не видать, поэтому придется выяснить, на что я гожусь на вольных хлебах.
– И первый шаг к тотальной свободе – избавиться от меня, как я понимаю? – Найджел вопросительно наклонил голову вбок.
– Скорее, наоборот, – сказал Эмори, тоже откидываясь в изголовье кровати. – Причиню тотальную свободу тебе, Прескотт, просто чтобы насолить Ошину, сестре твоей, и всем министерским лакеям, кто стоит за этим зверством.
– А если выйдет так, что меня не исправить? – продолжал Найджел без намека на серьезность. – Ну, мышечная память, синапсы в мозгу. Я просто не смогу остановиться, так и буду убивать направо и налево, потрошить трупы где ни попадя.
– Оставлю эту проблему на совести всех бравых полицейских Бриелии.
– А если, – сказал Найджел совсем тихо, – я останусь с тобой? Не отвертишься от меня, и все тут.
– То это будет решение, которое ты примешь самостоятельно, – вкрадчиво ответил Эмори, – когда все будет кончено.
– Значит, Марген?
– Если нет других предложений.
Что-то треснуло в воздухе, картинка сместилась, поле зрения сузилось, будто вот-вот должен накатить обморок, прежде чем Эмори или Найджел успели осознать происходящее. Пахнуло сладковатым запахом гнилья, а в углу, где только что было пусто, стоял беловолосый, коротко стриженый человек неопределенного возраста с глуповатым выражением на лице, и нервно почесывал шею.