Амти мотнула головой, чтобы смахнуть слезы, и Яуди погладила ее по руке. Мелькарт внимательно изучал следы от автоматной очереди в стене, стараясь не смотреть на нее, Неселим пытался втолковать что-то Мескете, но она его даже не слушала. И только Ашдод, запустив руку в карман, вложил ей в ладонь, совершенно открыто и не стесняясь Мескете, ведь она была не его царицей, ключи от своей машины.
Амти посмотрела на них на всех еще раз, и подумала, что нужно обязательно в подробностях запомнить эти секунды. И не запомнила ничего - глаза застилали слезы. По мосту они шли молча. Солнце падало морю за шиворот, и наступал вечер. Амти трясло из-за бессвязной мысли о том, что в любой момент из маяка могут выстрелить. Если Мескете передумает. И пусть это совершенно не было похоже на Мескете, пусть друзья Амти оставались ее друзьями и не хотели сделать ей больно, ее трясло от страха. Даже алое небо вызывало у нее панику, Амти отвыкла от закатов и рассветов.
Шацар посадил ее в машину Ашдода, когда она, раза с третьего, сумела открыть ключом дверцу. Некоторое время они ехали молча по пустой дороге. Внутри старой машинки Ашдода что-то напряженно постукивало.
- Мы забыли Мардиха, - сказала Амти бесцветным голосом.
- Он птица. Этот-то никуда не денется. Поверь, его невозможно потерять. К вечеру нагонит нас и донесет, как тебя и меня обсуждали твои друзья.
Они снова надолго замолчали. А потом, совершенно неожиданно, Шацар сказал:
- Я люблю тебя, Амти. Я тебе благодарен.
Лицо у него было очень скорбное. Амти кивнула. Кажется, он пытался ей сочувствовать.
- Мы ведь справимся? - спросила она.
- Обязательно.
А потом Шацар вдруг засмеялся, и его смех все еще не напоминал человеческий.
- Я люблю тебя! Люблю! Люблю! Я понял. Амти, любовь моя, слышишь? Мне больно и хорошо - тоже. Какое странное чувство.
Как Эли, подумала Амти, ей тоже было и больно, и хорошо. Наверное, всегда так.
Амти несмело улыбнулась. Он продолжал смеяться, и она подумала - Шацар сошел с ума от всего, что с ними произошло. Он поцеловал ее, и на губах у него все еще был вкус маминой крови. Амти впервые поняла, что это значит - целовать убийцу собственной матери.
Она расплакалась, и он прижал ее к себе, с трудом удерживая руль. Ему было неудобно, но он обнимал ее. И впервые Амти поняла, насколько это горькая любовь.
Она засмеялась, и Шацар - вместе с ней. Они долго смеялись вместе, долго и - впервые. Они возвращались за Шаулом.
Шацар гладил ее, неловко и нежно, он шептал ей, что все будет хорошо, что пройдет время, и все успокоится, что, может быть, Мескете одумается. Успокаивающие, нежные глупости. Он шептал ей, что любит ее. Что любит ее за все и вместе со всем, что она есть, с ее мыслями и мечтами, со всем, что она говорит, делает и даже думает. Он ее любит и будет любить.
Амти знала, что эта любовь не в полной мере то, что она сама себе представляет. И впервые она видела то, что между ними без книжных фантазий.
Он любил ее, как умел, и она любила его, как умела. У них был сын, по которому они очень соскучились. Это все, что было важно.
То, что в Государстве беспорядки они увидели только на подъезде к Вавилону. Въезд в город был перекрыт военными.
- Поднимите руки и выходите из машины, - услышала Амти.
- Да, - сказал Шацар. - Спасибо за вашу бдительность.
Секундного замешательства Шацару было достаточно, чтобы обездвижить военных, их было семь или восемь, Амти не успела сосчитать. Шацар вышел из машины, прихватив автомат Мескете. Амти зажала уши руками, услышав первую автоматную очередь. За ней последовали другие.
В машину Шацар принес оружие и патроны. Когда он потянулся погладить Амти по голове, она заметила, что рука у него была в крови. Амти подумала, что за это, в том числе, она его и полюбила. Что чудовище она вовсе не потому, что способна убить живое существо. Она - не способна. Но способна полюбить того, для кого это даже не вопрос.
Они ехали сквозь город как можно быстрее. Амти слышала звуки выстрелов, далекие и навязчивые, от них раскалывалась голова. Амти чувствовала запах огня. Людей на улицах почти не было. Наверное, хотели переждать беспорядки дома. Судя по всему, происходила не полновесная революция, а правительственный переворот. Может быть, какие-то группировки сцепились между собой. Шацару было лучше знать, в каком состоянии он оставил Государство. Амти не спрашивала у него. Когда они проезжали по шоссе рядом с набережной Евфрата, машина Ашдода в последний раз оглушительно щелкнула чем-то внутри и заглохла. Шацар некоторое время пытался завести машину, а Амти смотрела в окно. На другом берегу великой реки горел Дом Правительства. Дым и огонь вырывались из окон, белое когда-то здание было покрыто сажей.