К санитарному кораблю приписан и владелец похоронного бюро – его помощники забирают мертвых. Он тоже богатеет с каждым днем.
Ночь очень долгая. Я почти не сплю. Утром Джун приносит мне тост, яичницу-болтунью и кофе без кофеина. Смотрит на наручные часы:
– Скоро прибытие Земли. На этот раз вам точно привезут лекарство;
– Сколько нас здесь осталось живых?
– Вы же не лежачий больной. Посчитайте сами, когда в следующий раз пойдете в туалет.
– Вы же знаете сколько. Неужели трудно сказать?
– Я не подсчитывала сегодня утром. Будьте паинькой и съешьте свой завтрак.
. Я с трудом проглатываю яичницу, но тост уже не могу осилить. Прихлебывая кофе без кофеина, смотрю в окно на головастиков.
Я понял, почему меня так раздражает Джун. У нее прическа такая же, как у моей жены, и глаза того же голубого оттенка. Даже походка похожа.
Жену я ненавидел. Но не убивал.
Она выбросилась из окна спальни по собственной воле. Почему она так сделала?
Не знаю.
Она покончила с собой ровно за день до того, как в мире произошла серия ядерных катастроф на атомных электростанциях – у нас, в России, во Франции, в Израиле и в Китае. Об этом кричали все телеканалы, поэтому я так хорошо запомнил дату гибели жены. Я уже подал на развод по причине неисполнения супружеского долга. К тому времени она не разговаривала со мной почти год, и я оставил всякие попытки общения. Но мы по-прежнему жили вместе. Как пара идиотов, мы делили общие молчаливые трапезы. Она спала в своей спальне, я – в своей. К счастью, детей у нас не было. Не думаю, что она хотела детей после того, как пережила выкидыш. И я, с тех пор, как воцарилось молчание, перестал думать о детях.
Она не знала, что неисполнение супружеского долга – юридический термин. Не знала, что отчуждение и нежелание разговаривать – повод для развода. И это стало для нее шокирующим открытием.
Но я не верю, что именно из-за него она выпрыгнула из окна.
Мне кажется, она искала во мне скорее не мужа, а отца. Но была и другая, более глубокая причина нашего отчуждения. Она выросла в рабочей среде. Ее отец занимался физическим трудом, так же, как дед, братья и сестры. И она тоже работала, когда мы познакомились – на фабрике шелка, как и ее мать. И все они – и ее мать, и отец, и братья, и сестры, и она сама – думали, что люди должны заниматься физическим трудом, должны работать руками, а тем, кто работает головой, нельзя полностью доверять. Типичная крестьянская философия. Я подозреваю, что каждый заработанный мною доллар она считала отчасти фальшивым. По ее понятиям, как и по понятиям всего семейства, муж должен каждый день ходить на завод, стоять четыре часа у станка, обедать, потом опять стоять у станка, а потом идти домой. А если переработаешь – так это еще лучше. Я как- то сказал ей, что только дураки работают на заводах и фабриках, и, как подозреваю, это стало первым толчком, приведшим нас в итоге к полному отчуждению.
Я иду в туалет и по пути поглядываю на умерших. Но не считаю. Их легко заметить – Джун уже успела прикрепить ярлычки к большим пальцам их ног. Скоро я не смогу ходить сам так далеко. Тогда мне придется вызывать робота-андроида, который принесет утку. И я больше не смогу отойти от своего черного окна.
Когда моя жена еще разговаривала со мной, она объявила, что я зарабатываю, обкрадывая бедняков. Я ответил, что так зарабатывают все бизнесмены, в этом суть свободного предпринимательства. Бедняки, объяснил я ей, изначально обречены на рабство. «Но обкрадывать бедных и стариков нечестно и неправильно»,– сказала она, имея в виду тех, кто получал социальное пособие и жил в моих многоквартирных домах. «Старики и бедняки – самая бесполезная ноша на плечах налогоплательщиков,– ответил я. – Кто-то должен их обкрадывать». «Ты сейчас говоришь о моих дедушке и бабушке»,– тихо проговорила она. «Да,– кивнул я. – И о твоих двоюродных дедушках и бабушках тоже».
– Смотрите,– Джун останавливается возле меня и показывает на черный иллюминатор. – Земля возвращается.
Если смотреть с нашего корабля, Земля напоминает большого бледного головастика. Луну я тоже вижу. Она – серебристый головастик, и, как и Земля, тоже несется к нам. Внезапно темп замедляется: пилот деактивировал режим стазиса. Земля снова обретает знакомый голубоватый лик, и я даже могу разглядеть человека на луне.