Жук строго посмотрел на нее, и девочка прикусила язык.
— А кто зажигал свет на втором этаже? — подал голос Алекс.
Сердце Сони радостно подпрыгнуло: и, правда, ведь со двора они видели в доме мерцающий свет. Может, это Анжела?
— Пойдемте скорее, — она шагнула к лестнице.
— Стой, — прошипел Жук, перекрывая ей дорогу. — Опять ты торопишься в лапы зла.
— Мы что, до дня святого Нефы будем дрожать здесь?
— Если потребуется, то да, — отрезал сын Руфи.
Они снова замерли, напрягая слух, но ничто, кроме унылого тиканья, не нарушало тишины. Соне казалось, что это тикают не часы, а ее напряженные до предела нервы. Вот она стоит здесь, ничего не предпринимая, находясь в совершенном неведении, а в это время, возможно…
— Соня, не смей, — крикнул Жук, но было поздно, девочка сломя голову кинулась вверх по лестнице. В три больших шага она преодолела пролет и очутилась перед тяжелой дверью.
— Не открывай, — в один голос взмолились Алекс и Жук, спеша следом за ней, но Соня и здесь не послушалась и, ухватившись за бронзовую ручку, рванула на себя. Дверь заскрипела и медленно отворилась. Вслед за ней начиналась темнота.
Соня почувствовала за своей спиной горячее прерывающееся дыхание; оглянувшись, она увидела бледные лица своих спутников.
— Ну ты даешь, — восхищенно шепнул Алекс.
— Не поощряй ее, Тимпов, — нервно улыбнувшись, проговорил Жук. — Холодная голова — вот наше оружие.
— Мама, — тихо позвала Соня, ничего не замечая вокруг себя.
— Я здесь, моя крошка!
Девочка громко вскрикнула, сразу узнав этот хриплый мертвый голос. Раздался щелчок и загорелся свет. Алекс и Жук одновременно отпрянули: в глубине комнаты, слегка склонив зеленоволосую голову, стояла та, встречи с которой Соня боялась, как огненного вихря.
День Истины Руфи
С тех пор, как Орлас начал называть Руфь матерью, прошел ровно год, и она стала с боязнью следить за ходом времени. Ее тревога усилилась, когда на лощину опустилась осень, и домик, притулившийся на лесной опушке, начало заносить красными и желтыми листьями. Деревья вскоре затрещали от заморозков, а в еще чистом небе прощались с родными местами печальные птичьи стаи.
Что беспокоило Руфь? Она и сама твердо не знала этого, лишь некие ощущения, похожие на призрачные тени, витали в ее сознании. Однако и этого было довольно, чтобы Воительница не находила себе места и часто покидала дом, бродя по лощине в облике белой волчицы. Орлас умолял взять его с собой, но Руфь была непреклонна: ей нужно было разобраться со своими мыслями и ощущениями, и отвлекаться на мальчика она не могла. Тем более что первая и последняя их совместная «охота» едва не закончилась бедой.
Блуждая по засыпающему лесу, Руфь несколько раз сталкивалась с волколаками, но не вступала в битву, обходя их стороной, и удивлялась тому, что всякий раз, когда перед ее глазами появлялось заросшее шерстью чудовище, она испытывала страх, что совсем не пристало Воительнице.
Что со мной происходит? Неужели я уже проиграла? Руфь пыталась разозлить себя, воскрешала в памяти образы Керка, Лия и Тельмы, и это помогало. Она вновь загоралась яростью к Мисошу, и с нетерпением ждала Дня Своей Истины. Но время шло, небо было таким же чистым, воздух свежим, и в окружении природы не верилось, что где-то поблизости скрывается зло. Отчаяние начинало овладевать Руфью: быть может, День Истины — это сказка, самообман? Как можно одолеть Мисоша, если нет возможности даже увидеть его!
— Мама, что с тобой? — спросил Орлас, с удивлением наблюдая за мечущейся из угла в угол Руфью.
— А? — встрепенулась женщина и, обессилев, прилегла на кровать. — Ничего…
Я сойду с ума. Где ты, мерзкая, трусливая тварь? Сколько ты будешь прятаться от меня? О, почему это груз лежит на мне?
И тут она почувствовала, что что-то произошло, словно вспышка промелькнула у нее перед глазами, оставив стойкое убеждение — да, этослучится сегодня или никогда. Орлас сразу увидел, как просветлело ее лицо.
— Что случилось? — спросил он, улыбаясь.
Но Руфь вновь помрачнела, так как происходящее не сулило ничего хорошего, скорее, наоборот. Мальчик остается один, неизвестно что будет с ним в случае… Впрочем, нет смысла об этом думать — от судьбы не спрятаться за глухой стеной слов. Она — Воительница, у нее есть Предназначение, свой путь она выбрала сама… Но все-таки — как больно!
— Уходи отсюда, — тихо сказала Руфь, сердце ее обливалось кровью.
— Что? — удивленно спросил Орлас, глаза его расширились, заняв едва ли не пол-лица.
— Убирайся, я тебе говорю! — крикнула женщина, распахнув дверь. — Ты мне не нужен.
Бледный, как полотно, Орлас поднялся:
— Что ты такое говоришь, мама?
— Я тебе не мама, — сердце Руфи разрывалось на куски. — Уходи! Возьми вот эти вещи и уходи.
— Ты правда этого хочешь? — голос Орласа задрожал.
— Да! Да… хочу.
Мальчик, сгорбившись, пошел к двери, не обращая внимания на мешок с вещами, который Руфь протягивала ему. Она схватила его за руку, Орлас повернул голову, и женщину обожгла боль, бьющая из детских глаз.
— Возьми это, — Руфь повесила мешок на спину мальчика. — Иди по тропке, начинающейся от большого дуба, никуда не сворачивай. Там, за перелеском, поселок рыбаков, тебя приютят.
— Кому я нужен? — проговорил Орлас, как ножом, разрезая сердце женщины. Она знала — это правда, мальчишка нужен диким рыбакам меньше, чем собаке пятая нога, возможно, это они и оставили его умирать в лесу прошлой осенью. Но другого выхода у нее не было.
— Уходи и не возвращайся, — приказала Руфь, вынося окончательный приговор своему недолгому счастью. — Не вздумай вернуться!
Орлас вышел. Хлопнула дверь. Руфь осталась стоять посреди комнаты, безжизненно глядя в одну точку. Наконец, слегка шатаясь, она подошла к кровати и прилегла. Ее бил озноб. Никогда, за всю свою немалую жизнь, Руфь не чувствовала себя так плохо, даже в тот памятный день, когда, под покровом метели, в дверь ее дома постучалось зло.
«Кому я нужен?» Горькие слова Орласа буравчиками сверлили ее мозг. Больше всего на свете женщине хотелось выбежать из теплого дома и вернуть мальчика. Быть может, все обойдется, быть может, они снова смогут жить, как прежде. Она поднялась.
— Нет! — Руфь отпрянула от двери и схватилась за голову. — Ты не заставишь меня. Не заставишь!
Она кричала в пустоту, и ей казалось — Мисош, принявший вид исхудалого рыбака, стоит рядом и смеется. Но вот тень рассеялась и Руфи полегчало — пришло осознание, что она поступила правильно, прогнав Орласа подальше от беды и, возможно, смерти.
Сегодня или никогда произойдет то, ради чего она осталась жить на этой земле.
Руфь подошла к окну. Заходящее солнце превратило край неба в кусок красноватой ваты и само утонуло в ней.
«Пора, — промелькнуло в голове женщины. — К озеру!»
— Не спеши.
Руфь остановилась, как вкопанная.
— Не стоит торопиться.
Вкрадчивый голос звучал у нее в голове, словно кто-то одну за другой втыкал в мозг маленькие иголки.
— Ты, — выдохнула Воительница.
Иголки закололи быстрее — кто-то невидимый засмеялся.
— Покажись мне, трусливая тварь! — в ярости крикнула Руфь.
В ответ захохотали, и окружающий мир понесся перед ее глазами, словно на ярмарочной карусели. Но вот карусель остановилась, и Воительница поняла, что находится на берегу озера. По черной воде поплыли желтые кувшинки.
— Я ждал тебя.
— Тогда покажись мне, — попросила Руфь.
Поднялся ветер, лес зашумел, отряхивая листья. Озеро заволновалось и устремило к берегу темную воду.
— По какому праву ты на это надеешься?
— Я — Воительница!
— Ты — глупая женщина!
Волна прилива, урча, накатилась на Руфь и вымочила ее по пояс.
— Кто дал тебе право именовать себя Воительницей?