Часть этой теплоты, вероятно, была данью вежливости к писателям, которые неплохо потрудились на благо печатных издательств, представители которых сидели в зале, а другая часть, несомненно, была вызвана временным притуплением хорошего вкуса, которое случается в определённой степени алкогольного опьянения (а тем вечером большинство зрителей оставили эту степень далеко позади, поверьте мне). Но было и ещё две причины: элемент приятной неожиданности в том, что мы можем сыграть хотя бы так, и ещё, возможно, то, что называется потенциал. Это было во всех нас. Ощущение, что мы можем спеть и сыграть гораздо лучше, если нам дать время попрактиковаться, и, я думаю, именно это ощущение и стало основной причиной того, что почти год спустя я оказался в этой маленькой розовой уборной за сценой «Зала Три-Два-Восемь».
Снова играть музыку — играть перед настоящей аудиторией — было здорово. Даже больше, чем просто здорово; так и должно было быть, иначе концертный тур «Три Аккорда и Жизненная Позиция» никогда бы не состоялся. Это пьянило, и никто не смог выразить это лучше, чем Дейв Барри спустя час после окончания концерта в «Ковбое Буги». Я помню, как он стоял, прислонившись к стене в коридоре отеля, рядом с залом, где проходил приём, устроенный для группы; он выглядел измождённым, его футболка и битловская причёска были пропитаны потом. Он охрип и говорил почти шёпотом, но всё равно был счастлив.
— Это лучший момент во всей моей взрослой жизни, — сказал он безжизненным голосом, — я не знаю, как это характеризует меня, да и не хочу знать, но это правда. Это, чёрт побери, лучший момент в моей жизни.
Он не добавил, что хотел бы повторить: ему это не требовалось. И мне не требовалось, и никто из нас не был удивлён, что разговоры на эту тему начались до того, как на полуночном приёме был съеден последний рогалик и выпит последний бокал шампанского. По правде говоря, все, кто был на том первом концерте, хотели выступить снова, хотя некоторые люди, которые должны были поехать с нами в турне, не смогли этого сделать. Мы относились к ним с искренним, но мимолётным сочувствием, как школьники относятся к однокласснику, который не пропустил не одного урока, а прямо накануне школьного пикника заболел свинкой. (Мэтт Грёнинг, самый чокнутый из всех нас, присылал цветы на каждый концерт)
Но поскольку мы писатели, мужчины и женщины, свыкшиеся с мыслью, что хорошая работа означает редактирование, переработку и переписывание, мы не просто хотели сделать это снова: мы хотели сделать это лучше, мы знали, что нам это по силам (потенциал, помните?); вопрос был лишь в том, насколько лучше мы можем стать, и что ещё интереснее: сможем ли мы сделать это по-настоящему? Наши бостонские репетиции не смогли дать нам ответ на этот вопрос, а на первых концертах он даже не возник, потому что половина зрителей приходила на концерты с книгами в руках. Я люблю читать, как и все, и одно я знаю точно — очень непросто отплясывать на концерте с копией «Жёсткого Падения» {книга Ридли Пирсона, одного из участников группы «РБР»} или «Дейв Барри знакомится с Японией»
Я думал, в Атланте будет всё по-другому, ан нет. Публика была отличная, и мы отлично отыграли концерт, но всё равно, это место не оправдало моих надежд. «Рокси» — это старый кинотеатр, переделанный под ночной клуб, и, возможно, его киношное прошлое было частью проблемы. Этого я не знаю, зато знаю, что никогда не ловил такого кайфа от концерта, как в «Рокси», ни до ни после — я половину ночи мог петь «Сьюзи-Кью», а вторую половину — «Кого Ты Любишь» — но тем не менее это было не то, что я искал.
Я только что перечитал последний абзац, и мне не понравилась его претенциозность (я так и слышу, как Боно в моей голове кричит: «И я всё ещёёёё… не нашёллллл… то, что ищу»), но я решил оставить его без изменений. Дело в том, что я не могу найти подходящих слов, не погрешив против истины. Если я кажусь претенциозным — так тому и быть. Я пришёл сюда, чтобы найти… может, новую книгу, может, просто развлечение, может, самого себя, а, может быть, и всё разом. Мне кажется, прежде всего, я искал самой рок-н-ролльной жизни — правды, покрытой потом тяжёлого труда, прячущейся за красивым вымыслом. А может, всё это чушь собачья. Может быть, я хотел снова выплыть на середину озера и проверить, смогу ли я вернуться обратно, не позвав на помощь.