Но годы не изменили основную оптимистическую мысль моей творческой философии, которой я учу на уроках писательского мастерства и семинарах примерно с 1975 года: то, что вы хотите делать — это, зачастую, то, что вы умеете делать. Какие-то ваши шаги будут тяжёлыми, как первые шаги Русалочки Ганса Христиана Андерсена, после того, как её хвост превратился в ноги, но если ваше желание очень велико, то вы справитесь. Вам придётся умерить свои требования, если вы хотите добиться желаемого, но для большинства простых смертных это не проблема (как раз наоборот, проблема многих — неумение требовать то, что они заслужили).
Вероятно, вам придётся проявить необыкновенное терпение и целеустремлённость, но это как раз по силам многим людям. И самое главное, что несёт моя благая весть: вы должны очистить свой разум, чтобы понять одновременно три вещи о себе: что вы сможете сделать; что вы думаете, что сможете сделать; и что вам никогда не сделать.
Я говорил это на протяжении долгого времени; в «Рок Боттом Римейндерс» я увидел возможность проверить свои слова на деле. Потому что в «РБР» я должен был заниматься не писательством, в котором у меня есть определённый талант, а игрой на гитаре и пением, в которых у меня таланта нет почти никакого. Говоря проще, я увидел возможность выяснить, насколько лучше я могу стать, просто пытаясь стать лучше. Помните старую шутку — турист в Нью-Йорке спрашивает у местного жителя, стоящего на углу Сорок Второй и Пятой Авеню: «Как мне попасть в Карнеги-Холл?» Местный подмигивает ему и говорит: «Практиковаться, мужик, практиковаться». Конечно же, помните — эта шутка не новая.
Но она хорошая.
За сценой в «Три-Два-Восемь» было две гримёрных и обе были заполнены участниками группы и снующими вокруг людьми со сценическими пропусками. В одной из них я заметил Кэти, Барбару, Эми и Тад — их всегда было легко заметить в их роскошных сверкающих вечерних платьях. В другой я увидел Дейва Барри и Роя Блаунта, болтающий с группой ребят, которые выглядели одновременно интеллигентными и выпившими. Я решил, что это сокурсники Роя. Он учился в Вандербилте, у них была встреча выпускников, и, казалось, все они пришли сюда, на Четвёртую Авеню, чтобы поглядеть на Старину Роя (так многие из них называли его — Старина Рой).
За Стариной Дейвом и Стариной Роем я заметил Старину Джерри — Джерри Петерсона, саксофониста «РБР». Он сидел в одиночестве, потягивая пивко и мечтательно глядя в пространство. Джерри — здоровый мужик с круглым и лицом и врождённым дзен-буддистским отношением к жизни. Его невозможно не полюбить.
Когда я вижу его, я всегда вспоминаю строчку из песни Боба Дилана про «Урагана» Картера{Рубин Картер — американский боксёр среднего веса, проходил подозреваемым в деле о тройном убийстве}: «Рубин сидит как Будда в трёхметровой камере». За Стариной Дейвом и Стариной Роем Старина Джерри сидел как Будда в пятиметровой гримёрной, и я сел рядом с ним.
— Как себя чувствуешь, Стиви? — спросил Джерри, — Слышал, у тебя возникли проблемы?
— Всё вышло неплохо, — ответил я невозмутимо.
Джерри подумал несколько секунд, затем рассмеялся:
— Хорошо сказано, дружище, хорошо сказано. Неплохо вышло, да? Мне нравится.
— Да уж…
Он посмотрел вокруг.
— Много людей, дружище.
— Ага.
— Ты готов? — спросил он.
До меня внезапно дошло, что все задают мне один и тот же вопрос в различных вариациях с нашего приезда на проверку звука.
— Да, — сказал я, — Думаю, готов. Я и впрямь начал чувствовать, что готов.
В подобные вечера наступает момент, когда полное безумие происходящего находит уютный уголок в моём сердце, и я даже радуюсь тому, что оказался там, где оказался, даже несмотря на то, что мне предстоит сделать что-то непростое. Особенно, когда мне предстоит сделать что-то непростое.
— Отлично, — сказал Джерри, — Потому что это не писательская вечеринка. Сегодня нам придётся отлично сыграть, если мы хотим выйти отсюда живыми.
Я поразмыслил над этим и кивнул.
— Хорошо.
И как по сигналу, в двери возникла курчавая голова Боба Дэйца.
— Леди и джентльмены! — объявил он радостно — Шоу через пять минут! Гостям просьба удалиться!
Пять минут спустя — эти последние пять минут всегда тянутся так долго — сцена осветилась, и вышел Старина Рой, чтобы представить нас. Когда ему в лицо ударил свет прожекторов, его друзья из Вандербильта разразились апплодисментами. Мы же стояли за сценой примерно в том порядке, в каком нас должен был представить Рой, так что я находился позади Дейва Барри. В отблесках света, докатывавшегося со сцены, я увидел, что Дейв допил пиво и аккуратно поставил пустую бутылку на ящик от усилителя. Я вновь почувствовал приступ боли в желудке. Я подавил его, убеждая себя, что его и вовсе не было. Для посещения маленькой розовой комнаты было уже поздно. Мы достигли точки, когда должно было случиться то, чему суждено, и это отчасти успокаивало.